Рассказы о боях Великой Отечественной войны за Сталинград. Интересные и добрые военные истории.
Бул-буль.
Обозлил сержанта Носкова какой-то фашист. Траншеи наши и гитлеровцев тут проходили рядом. Слышна из окопа к окопу речь.
Сидит фашист в своём укрытии, выкрикивает:
— Рус, завтра буль-буль!
То есть хочет сказать, что завтра прорвутся фашисты к Волге, сбросят в Волгу защитников Сталинграда.
— Рус, завтра буль-буль. — И уточняет: — Буль-буль у Вольга.
Действует это «буль-буль» на нервы сержанту Носкову.
Другие спокойны. Кое-кто из солдат даже посмеивается. А Носков:
— Эка ж, проклятый фриц! Да покажись ты. Дай хоть взглянуть на тебя.
Гитлеровец как раз и высунулся. Глянул Носков, глянули другие солдаты. Рыжеват. Осповат. Уши торчком. Пилотка на темени чудом держится.
Высунулся фашист и снова:
— Буль-буль!
Кто-то из наших солдат схватил винтовку. Вскинул, прицелился.
— Не трожь! — строго сказал Носков.
Посмотрел на Носкова солдат удивлённо. Пожал плечами. Отвёл винтовку.
До самого вечера каркал ушастый немец: «Рус, завтра буль-буль. Завтра у Вольга».
К вечеру фашистский солдат умолк.
«Заснул», — поняли в наших окопах. Стали постепенно и наши солдаты дремать. Вдруг видят, кто-то стал вылезать из окопа. Смотрят — сержант Носков. А следом за ним лучший его дружок рядовой Турянчик. Выбрались дружки-приятели из окопа, прижались к земле, поползли к немецкой траншее.
Проснулись солдаты. Недоумевают. С чего это вдруг Носков и Турянчик к фашистам отправились в гости? Смотрят солдаты туда, на запад, глаза в темноте ломают. Беспокоиться стали солдаты.
Но вот кто-то сказал:
— Братцы, ползут назад.
Второй подтвердил:
— Так и есть, возвращаются.
Всмотрелись солдаты — верно. Ползут, прижавшись к земле, друзья. Только не двое их. Трое. Присмотрелись бойцы: третий солдат фашистский, тот самый — «буль-буль». Только не ползёт он. Волокут его Носков и Турянчик. Кляп во рту у солдата.
Притащили друзья крикуна в окоп. Передохнули и дальше в штаб.
Однако дорогой сбежали к Волге. Схватили фашиста за руки, за шею, в Волгу его макнули.
— Буль-буль, буль-буль! — кричит озорно Турянчик.
— Буль-буль, — пускает фашист пузыри. Трясётся как лист осиновый.
— Не бойся, не бойся, — сказал Носков. — Русский не бьёт лежачего.
Сдали солдаты пленного в штаб.
Махнул на прощание фашисту Носков рукой.
— Буль-буль, — прощаясь, сказал Турянчик.
Злая фамилия. Автор: Сергей Алексеев
Стеснялся солдат своей фамилии. Не повезло ему при рождении. Трусов его фамилия.
Время военное. Фамилия броская.
Уже в военкомате, когда призывали солдата в армию, — первый вопрос:
— Фамилия?
— Трусов.
— Как-как?
— Трусов.
— Д-да... — протянули работники военкомата.
Попал боец в роту.
— Как фамилия?
— Рядовой Трусов.
— Как-как?
— Рядовой Трусов.
— Д-да... — протянул командир.
Много бед от фамилии принял солдат. Кругом шутки да прибаутки:
— Видать, твой предок в героях не был.
— В обоз при такой фамилии!
Привезут полевую почту. Соберутся солдаты в круг. Идёт раздача прибывших писем. Называют фамилии:
— Козлов! Сизов! Смирнов!
Всё нормально. Подходят солдаты, берут свои письма.
Выкрикнут:
— Трусов!
Смеются кругом солдаты.
Не вяжется с военным временем как-то фамилия. Горе солдату с этой фамилией.
В составе своей 149-й отдельной стрелковой бригады рядовой Трусов прибыл под Сталинград. Переправили бойцов через Волгу на правый берег. Вступила бригада в бой.
— Ну, Трусов, посмотрим, какой из тебя солдат, — сказал командир отделения.
Не хочется Трусову оскандалиться. Старается. Идут солдаты в атаку. Вдруг слева застрочил вражеский пулемёт. Развернулся Трусов. Из автомата дал очередь. Замолчал неприятельский пулемёт.
— Молодец! — похвалил бойца командир отделения.
Пробежали солдаты ещё несколько шагов. Снова бьёт пулемёт.
Теперь уже справа. Повернулся Трусов. Подобрался к пулемётчику. Бросил гранату. И этот фашист утих.
— Герой! — сказал командир отделения.
Залегли солдаты. Ведут перестрелку с фашистами. Кончился бой. Подсчитали солдаты убитых врагов. Двадцать человек оказалось у того места, откуда вёл огонь рядовой Трусов.
— О-о! — вырвалось у командира отделения. — Ну, брат, злая твоя фамилия. Злая!
Улыбнулся Трусов.
За смелость и решительность в бою рядовой Трусов был награждён медалью.
Висит на груди у героя медаль «За отвагу». Кто ни встретит — глаза на награду скосит.
Первый к солдату теперь вопрос:
— За что награждён, герой?
Никто не переспросит теперь фамилию. Не хихикнет теперь никто. С ехидством словцо не бросит.
Ясно отныне бойцу: не в фамилии честь солдатская — дела человека красят.
Март-апрель
Изодранный комбинезон, прогоревший во время ночевок у костра, свободно болтался
на капитане Петре Федоровиче Жаворонкове. Рыжая патлатая борода и черные от
въевшейся грязи морщины делали лицо капитана старческим.
В марте он со специальным заданием прыгнул с парашютом в тыл врага, и теперь,
когда снег стаял и всюду копошились ручьи, пробираться обратно по лесу в
набухших водой валенках было очень тяжело.
Первое время он шел только ночью, днем отлеживался в ямах. Но теперь, боясь
обессилеть от голода, он шел и днем.
Капитан выполнил задание. Оставалось только разыскать радиста-метеоролога,
сброшенного сюда два месяца назад.
Последние четыре дня он почти ничего не ел. Шагая в мокром лесу, голодными
глазами косился на белые стволы берез, кору которых — он знал — можно истолочь,
сварить в банке и потом есть, как горькую кашу, пахнущую деревом и деревянную на
вкус...
Размышляя в трудные минуты, капитан обращался к себе, словно к спутнику,
достойному и мужественному.
"Принимая во внимание чрезвычайное обстоятельство, — думал капитан, — вы можете
выбраться на шоссе. Кстати, тогда удастся переменить обувь. Но, вообще говоря,
налеты на одиночные немецкие транспорты указывают на ваше тяжелое положение. И,
как говорится, вопль брюха заглушает в вас голос рассудка". Привыкнув к
длительному одиночеству, капитан мог рассуждать с самим собой до тех пор, пока
не уставал или, как он признавался себе, не начинал говорить глупостей.
Капитану казалось, что тот, второй, с кем он беседовал, очень неплохой парень,
все понимает, добрый, душевный. Лишь изредка капитан грубо прерывал его. Этот
окрик возникал при малейшем шорохе или при виде лыжни, оттаявшей и черствой.
Но мнение капитана о своем двойнике, душевном и все понимающем парне, несколько
расходилось с мнением товарищей. Капитан в отряде считался человеком мало
симпатичным. Неразговорчивый, сдержанный, он не располагал и других к дружеской
откровенности. Для новичков, впервые отправляющихся в рейд, он не находил
ласковых, ободряющих слов.
Возвращаясь после задания, капитан старался избегать восторженных встреч.
Уклоняясь от объятий, он бормотал:
— Побриться бы надо, а то щеки как у ежа, — и поспешно проходил к себе.
О работе в тылу у немцев он не любил рассказывать и ограничивался рапортом
начальнику. Отдыхая после задания, валялся на койке, к обеду выходил заспанный,
угрюмый.
— Неинтересный человек, — говорили о нем, — скучный.
Одно время распространился слух, оправдывающий его поведение. Будто в первые дни
войны его семья была уничтожена фашистами. Узнав об этих разговорах, капитан
вышел к обеду с письмом в руках. Хлебая суп и держа перед глазами письмо, он
сообщил:
— Жена пишет.
Все переглянулись. Многие думали: капитан потому такой нелюдимый, что его
постигло несчастье. А несчастья никакого не было.
А потом капитан не любил скрипки. Звук смычка действовал на него раздражающе.
...Голый и мокрый лес. Топкая почва, ямы, заполненные грязной водой, дряблый,
болотистый снег. Тоскливо брести по этим одичавшим местам одинокому, усталому,
измученному человеку.
Но капитан умышленно выбирал эти дикие места, где встреча с немцами менее
вероятна. И чем более заброшенной и забытой выглядела земля, тем поступь
капитана была увереннее.
Вот только голод начинал мучить. Капитан временами плохо видел. Он
останавливался, тер глаза и, когда это не помогало, бил себя кулаком в шерстяной
рукавице по скулам, чтобы восстановить кровообращение.
Спускаясь в балку, капитан наклонился к крохотному водопаду, стекавшему с
ледяной бахромы откоса, и стал пить воду, ощущая тошнотный, пресный вкус талого
снега.
Ненависть никогда не делала людей счастливыми. Война – это не просто слова на страницах, не просто красивые лозунги. Война – это боль, голод, раздирающий душу страх и… смерть. Книги о войне – прививки от зла, отрезвляющие нас, удерживающие от опрометчивых поступков. Давайте же учиться на ошибках прошлого, читая мудрые и правдивые произведения, чтобы избежать повтора жуткой истории, дабы мы и грядущие поколения могли созидать прекрасное общество. Где нет врагов и любые споры можно уладить беседой. Где не хоронишь родных, воя от тоски. Где всякая жизнь – бесценна…
От каждого из нас зависит не только настоящее, но и далекое будущее. Всего лишь надо – наполнить свое сердце добротой и увидеть в окружающих не потенциальных врагов, а таких же, как и мы людей – с дорогими сердцу семьями, с мечтой о счастье. Помня о великих жертвах и подвигах предков, мы должны бережно хранить их щедрый дар – жизнь без войны. Так пусть же небо над нашими головами всегда будет мирным!
Какой мальчишка в детстве не зачитывался военными историями? Бравые герои, жаркие баталии, удивительные стратегии, победы и горькие поражения - все это увлекает в мир прозы военных лет.
Военная проза заняла особое место в послевоенной литературе. Ведь это - не просто тема, а целый материк, где на достаточно специфическом материале из жизни находят собственное решение практически все эстетические и идейные проблемы нашей современной жизни.
Проза военных лет - уникальный пласт литературы, в котором с наибольшей резкостью и эмоциональностью проявляется психологический драматизм, нравственные ценности, проблемы выбора жизненного пути. Не только военные баталии, а и романические истории, что смыкаются с документальной скрупулезностью и точностью изображения деятельности, захватят Вас целиком и полностью не на один вечер! Подобная форма повествования дает возможность авторам документальной прозы поставить перед читателями некоторые важные философские вопросы жизни, в которых главенствует не открытый пафос, а раздумья о войне и природе мужества, о власти человека над собственной судьбой.
А стоит ли военная проза тех переживаний, чтобы ее читать ? Безусловно, ответ однозначен - да. В таких произведениях, как и в жизни, переплетаются романтика и боль, трагичность и радость встреч после долгой разлуки, коварство врагов и победа правды. Немаловажное направление прозы военных лет - документальная проза.
В подобных, уникальных по своей хрестоматийности, произведениях примечательным стает усиление интереса к тем документальным свидетельствам об участи народа и судьбе человека, что по отдельности носят достаточно частный характер, но, в общей совокупности, создают яркую и живую картину.
Военная проза онлайн - это возможность прикоснуться к миру честных и отважных книг, полюбить самоотверженных героев и провести незабываемые минуты в любое время, где бы Вы ни находились!
Товарищи ветераны присылайте рассказы на адрес [email protected] для Павла Ширшова в теме "В раздел Творчество ветеранов". Увы, формат сайта не позволяет публиковать большие прозаические формы, а потому принимаю короткие рассказы (до 2000 знаков с пробелами, ну или около того)
Несколько рассказов от редактора этого сайта Павла Ширшова.
Ещё кое-что лежит на сайте СамИздат на странице
Простая история Простая, в общем-то, история. Жил мужик, в советской армии служил рядовым, водителем какого-то генерала, потом по комсомольской путевке прямо после Армии в комсомольскую школу, потом институт, защита кандидатской, а параллельно партийная карьера. Мало ли в те времена было таких молодых и энергичных ребят. Опять же семейная жизнь, жена, ребенок. Прошли годы, развалился Союз, вместе с исчезновением Партии в которую верил исчезла и цель жизни, которую спустя некоторое время нашел в ветеранском движении "афганцев". Сам ту войну не застал, но видел в мужиках честь и совесть. Стал одним из активных членов союза ветеранов "афганцев", но теперь уже на исторической родине, на Украине. Именно вот так с маленькой буквы «р» и воспринимал её, так как большая Родина – СССР исчезла в пучине истории. Ругался с соседками, что боготворили «оранжевую революцию», обещал еще поплачете с этим Ющенко. И впрямь, прошло время и соседки согласились с тем, что Ющенко – гад. Выбрали Януковича. Тут ему стало совсем плохо, и он умер. Казалось бы конец рассказу. Но вот недавно к его вдове, пришли вместе с военкомом странные для неё люди, несколько «афганцев» и эти, сознательные, только-только из зоны боев. Они хвалили его за любовь к стране, а она молча стояла и думала, что муж бы им сейчас бы сказал...
Павел Ширшов
Блиндажик (солдатская сказка) Праздники на войне случай особый, к ним готовятся, их проводят с двумя прямо противоположными чувствами - с чувством обостренной опасности и с чувством разгульного веселья. Обостренное чувство опасности присуще в дни праздника как рядовому и сержантскому составу, так и офицерскому во всех его звеньях. Одних волнует, как погулять и притом не попасться на глаза старшему по званию, вторым как изловить хитроумного подчиненного за недостойным звания советского солдата или офицера гульбищем. Впрочем, старший, следящий за прохождением праздника и сам постоянно озадачен бездарно проходящим (для него лично) временем праздничного дня.
Итак, ситуация, Новый год, за пять км от передового охранения первый кишлак в зеленке. Тропа протопная в снегу сменившимися видна в бинокль за три версты в буквальном смысле этого слова, то есть проход в минном поле как на ладони. Все прочее пространство залито ослепительным солнцем. До праздника еще полдня, а приготовление к нему идет полным ходом. Еще летом прямо посреди минного поля, что за спиной охранения предприимчивые саперы отрыли не слабую по всем позициям землянку, в которой есть все для жизни, а самое главное для интенсивного, можно сказать предпраздничного самогоноварения. В землянке сидит потерянный своим старшиной солдатик полгода от призыва, и варит для предприимчивых представителей полка самогон из кишмиша и корочек апельсина. И вот в такой прекрасный день 31 декабря, то есть буквально за несколько часов до самого милого сердцу всех советских праздника, на тропу в минном поле вышел ни кто иной, как сам главный комсомолец всея полка. Морозец надо сказать в тот день стоял эдак градусов под пятнадцать и предательский дымок установки светился всему белому свету, а остановить работу до темного времени суток у бизнесменов в погонах не было никаких сил, потому как такса в такой день, из-за высочайшего спроса, была слишком высока. И вот наш комсомолец полный энтузиазма в борьбе с зеленным змием встает на тропе в минном поле, строго напротив дымка и зычно орет. - Боец! А в ответ, как в той песне тишина. Тогда он еще раз зычно призывает скрывающегося в землянке, но тот или видел приближающуюся угрозу, или, узнав голос лидера всех комсомольцев полка, ни кажет носу, из своего убежища. Комсомолец, потоптавшись и видя, как на него незлобливо посмеивается состав поста передового охранения, делает вид, что добился цели, идет к командиру саперной роты и требует карту проходов в минных полях. Карта понятное дело находиться в штабе, и вместе с заместителем начальника штаба, она самым внимательным образом изучается на предмет боковых ответвлений от прохода к посту. И понятное дело таковых не находиться. Зам.НШ и командир саперов, глядя на рвение недавно прибывшего в полк молодого политработника, переглядываются и тихо кашляют в кулак. Молодой офицер горячится, недоумевая, как же так могло произойти, и почему на секретных картах, связанных с боеспособностью полка имеются объекты не известные руководству полка. По его требованию находят трех солдат принимавших участие в "создании" данного минного поля. Солдаты естественно говорят, что ничего не знают, и не помнят, чтобы кто-то чего-то сделал не так, а командир роты поясняет старшему лейтенанту, что минирование подобных полей проводиться машинными методами и неположенные объекты на них не имеют возможности появиться на "свет божий". Типа технология установки мин, не предполагает прорех, или тем более незаминированных участков. - Тогда откуда там, этот блиндаж? - Какой блиндаж? - делает удивленные глаза ротный саперов. - Тот, в котором самогон варят! - чуть ли не орет комсомолец. - А вы уверены, что там есть что-то? - осторожно спрашивает его зам.НШ. Комсомолец чувствует, что ему или не верят, или держат за идиота, что впрочем, близко, тащит всех на злополучное минное поле. На поле уже закатное солнце, в декабре день короткий, и никакого тебе пара. Трое офицеров заходят на пост охранения, спрашивают солдат, трое говорят, что проводили наблюдения за местностью, что собственно и входит в их круг обязанностей на посту, а четвертый, которого точно видел комсомолец полка в последнее появление здесь, на вопрос видел ли он какой-либо дым честно отвечает, что видел где-то на поле какой-то дымок, но где и что это было сказать не может, так как не присматривался и потому не разобрал. Все смотрят на старлея и молчат, а он понимая глупость положения, и то, что теперь он ничего не только не докажет, но и даже точно показать место блиндажа не сможет, раскрывает свою последнюю карту. - Мне про этот блиндаж рассказал старшина с ПХД, он у них поварами заведует, я его на воровстве взял. - Не, - говорит ротный саперов, - Этот старшина, я его знаю, не надежный кадр, он для того, чтобы с себя снять обвинения и чтобы в прокуратуру дело о воровстве не ушло вам даже на командира полка наговорит. - Это не меняет дела, с этим блиндажом надо будет разобраться. - Хорошо, товарищ старший лейтенант, мы с этим блиндажом обязательно разберемся, а вы пока занялись бы своим основным делом, сегодня, если не проследить половина полка пьянствовать будет, так, что давайте не отвлекаться на пустую информацию. Лучше устройте внезапную проверку в расположении рот, все больше толку будет. Все расходятся. Совсем поздно вечером. В модуле отмечают Новый год пятеро друзей. Уже выпили, за Старый год, за Новый, помянули своих боевых товарищей, выпили за жен, что ждут, и гуляние дошло до той точки, когда расстегивается верхняя пуговица формы, а за ней и вторая. - Нет, ну ты представляешь это новый комсомол, молодой, да прыткий. Сегодня приходит к моему ротному разведки, и говорит, мол, дай мне прибор ночного видения. Тот ему, зачем тебе. Он сначала юлил, юлил, а потом признается, хочу, мол, понаблюдать за блиндажом, на минном поле, что рядом с четвертым постом. - И что твои разведчики? - Да, что они лохи, что ль? Остаться без самого качественного самогона в полку, и потом, они ж тоже в доле, и кто же, кроме них сухофрукты с зеленки привезет? - Тоже верно. - хохотнул довольный командир полка, наливая всем по очередной.
Павел Ширшов
Роща в Герате Помните это "Я вспоминаю утренний Кабул...". Муромов, Михаил. Вероятно, единственно, что сделал в жизни хорошего. Но не о нем. Я тоже вспоминаю. Мы стоим в тени небольшой, но очень густой рощицы, у ног сходятся в потоке три арыка давая начало четвертому. Удивительно прохладно. Так прохладно, что не реально здесь в провинции Герат и сейчас летом 1980 года. Нас несколько человек, солдаты и офицеры 101 мотострелкового полка. Это сейчас стало модно называть такие полки пехотными, а мы тогда гордились именно званием мотострелки. Ничего не происходит, но все стоят какие-то радостно ошалевшие и громко и опять же радостно о чем-то говорят. Я стою несколько в стороне и не принимаю участия в беседе. Я стою и вдыхаю этот удивительный прохладный воздух, наполненный вкусом жизни, звенящий весь от нее, от жизни. Может, там место такое было, ну энергетическое, не знаю, но было очень хорошо. Гератом то место где мы находились, можно было назвать весьма условно. Если подразумевать под Гератом весь гератский оазис, тогда да, тогда Герат. А если под Гератом предполагать немногочисленные городские улочки и кварталы, то это был дальний пригород города. У нас в почти весь 1980 год прошел на запад от центра Герата, и как города, и как провинции. Прошел, проехал, провоевал. Пару заездов в Калай-Нау, что на северо-востоке от Герата, можно почти не считать. Среди стоящих в роще командир полка Коптяев. Папа. Иначе в полку его никто не звал. При этом ни грамма иронии. В этом слове что-то было у нас у мальчишек. Так зовут отца, когда маленький. Можно подумать, ты в 19-20 лет взрослый. Тем более, в те-то времена в начале 80-х. О том, что Коптяев - Владимир Михайлович, я узнал куда позже и то благодаря Интернету. А тогда для всех не нашего полка, Коптяев, для всех наших "папа", и все понятно. Второй кого помню, вероятно, даже лучше помню, чем Коптяева, это наш НШ, начальник штаба полка, второй человек после "папы". Его, почему-то, большинство звало по имени и фамилии, хотя и отчество часто произносилось - Сопин Борис Григорьевич. Борис Сопин, был личностью легендарной, и не потому, что второй после "папы", а так сам по себе, и хотя в начале 80-го года, никто еще не успел особо проявить храбрость какую-то, но выправка, манера держать голову и самого себя, безусловно, располагали. По ощущению, не по памяти помню Кравченко. В тот май он уже командовал не нами, разведкой, а батальоном, но по ощущениям он был в той роще и что-то веселое рассказывал мужикам. Ржали они, конечно, что те кони. Те, кто входил в Афган, те, кому Борис Григорьевич подарил 5 мая, на ежегодной встрече 5 мотострелковой дивизии, легендарный шеврон "101 мотострелковый полк. Афганистан. Герат. 1979-1981" хорошо знают Владимира Кравченко. Особенно, хорошо помнит его горно-копытный батальон, который он принял вместе с Орденом Красной Звезды, после ледового похода на Калай-Нау, в январе-феврале 1980 года. Кравченко, мужик, он конечно с большим и тонким чувством юмора, точнее настолько тонким насколько это возможно в Армии. Сори, Советской Армии. Как-то во время учений в пустыни, он так схохмил, что многие на всю жизнь запомнил нехотя брошенную фразу. Дело было к концу учений, разведка отдыхала, то есть, валялась на раскаленном песке, под наклонным листом брони БМП и пыталась как-то выжить на пятидесятиградусной жаре. Кто еле живой завел песню о том, что помогает от жажды в жару и ляпнул, что-то вроде: "А вот еще, говорят, хорошо помогает от жажды зеленый чай". Кравченко, валяющийся здесь же, ответил: "А еще здорово помогает от жажды, сидеть на берегу хауса, в тенечке, бутылочка запотевшего с холодильника пива и чтобы ножки в холодную воду опустить". И столь это было ирреально в той ситуации, столь дико и невозможно было, что все начали ржать как безумные и долго не могли остановиться. Вот стоят мужики в моей памяти в той рощице и никуда не хотят уходить. И вспоминаю я их каждый день, а почему. Не знаю.
