Илья Крамник, военный обозреватель РГРК "Голос России", специально для РИА Новости.
История Михаила Тухачевского , одного из самых ярких представителей раннесоветской военной элиты, родившегося 16 февраля 1893 года, до сих пор остается поводом для длительных дискуссий. Его стремительный взлет в годы гражданской войны, последующая деятельность на высших командных должностях и столь же стремительное падение с расстрелом стали одной из главных загадок истории СССР.
Цена успеха
Определяющей чертой характера будущего была решительность в сочетании с упорством. Здесь и пять побегов из германского плена (пятый стал наконец успешным), и решительно-бесповоротное присоединение к большевикам весной 1918 года, когда их судьба была более чем вопросительной, и вся последующая карьера.
Успешные действия на восточном фронте Гражданской войны быстро выдвинули Тухачевского в ряд лучших командиров РККА, и в разгар советско-польской войны 1919-1921 года, 29 апреля 1920 года Тухачевский был назначен на должность командующего Западным фронтом. Здесь его ждал самый крупный успех и самое крупное поражение. Блестяще справившись с задачей изгнания интервентов с территории Украины и Белоруссии, Тухачевский оказался в плену политических миражей, подтолкнувших его на продолжение наступления в Польшу, несмотря на многочисленные возражения.
В тот момент от персональной ответственности Тухачевского спасло то обстоятельство, что те же миражи — обещавшие революционные выступления польского пролетариата — господствовали и в умах высшего руководства РСФСР. Напрасные политические надежды были усугублены военными ошибками самого Тухачевского, не осознавшего разницы между гражданской войной и войной с регулярным противником.
По оценке многих специалистов, включая маршала Советского Союза Конева, допущенный Тухачевским риск был неоправдан — ведя наступление с открытыми флангами и растянутыми коммуникациями, он сам "подставился под разгром" под Варшавой.
"Польская" страница биографии Тухачевского интересна возможным влиянием на его судьбу: свою долю вины за поражение в Польше нес не кто иной, как Иосиф Сталин, бывший в то время членом военного совета (заместителем командующего по политической части) Юго-Западного фронта. Дальнейшие споры в советском руководстве о степени вины руководства Западного и Юго-Западного фронтов в неудачном исходе войны могли повлиять на отношение Сталина к Тухачевскому и на решение судьбы последнего в 1937 году.
Польская неудача требовала реабилитации, и Тухачевский восстановил доверие к себе, руководя подавлением антисоветских восстаний — в Кронштадте в марте 1921 года и в Тамбовской губернии летом того же года. В обоих случаях решительности будущему маршалу было не занимать: подавление Кронштадта заняло две недели, на более масштабную операцию в Тамбове потребовалось почти три месяца. При этом Тухачевский не останавливался ни перед чем, включая расстрелы заложников и применение против восставших крестьян химического оружия.
"Новый облик" РККА
Быстрое подавление восстаний на завершающем этапе гражданской войны обеспечило Тухачевскому карьерный взлет после нее. На высших командных постах — заместителя наркома по военным и морским делам, командующего Ленинградским военным округом, зампреда реввоенсовета СССР, снова замнаркома по военным и морским делам (с марта 1934 — наркома обороны), Тухачевский активно работал над повышением боеспособности армии, готовя ее к "войне моторов".
Его деятельность на этом поприще оценивается неоднозначно — в частности из-за увлечения техническими новшествами, впоследствии не оправдавшими себя, — такими, например, как универсальные орудия (объединявшие свойства зенитных и полевых пушек) или динамо-реактивные пушки Курчевского. Кроме того, Тухачевский был сторонником немедленного перехода к крупносерийному производству вооружения, в то время как высшее руководство СССР предполагало переходить к массовому производству вооружения постепенно, по мере формирования промышленной базы и укрепления экономики.
В этот период Тухачевский отметился еще в одном сомнительном деле, став одним из инициаторов операции "Весна" — масштабной чистки РККА от кадров царской выучки, в том числе бывших белых, состоявшейся в 1930-1931 годах. По количеству потерянных военных специалистов с высшим образованием "Весна" нанесла армии больший ущерб, чем "большой террор" 1937-1938 годов, чья большая известность обусловлена уже послесталинскими политическими процессами: реабилитировать бывших царских офицеров также громко и открыто, как репрессированных командиров Красной армии, советской власти было неудобно.
Часто Михаила Тухачевского называют автором теории глубокой операции. Сущность теории, ставшей основой советского оперативного искусства в годы Великой Отечественной войны и послевоенное время, заключается в нанесении удара по всей глубине обороны противника, взломе ее в нескольких местах и введении в прорыв высокомобильных механизированных частей для развития тактического прорыва в оперативный успех.
Михаил Тухачевский, безусловно, был сторонником этой теории, но ее авторство принадлежит другим людям — заместителю начальника штаба РККА Владимиру Триандафиллову и главному инспектору танковых войск Константину Калиновскому.
"Дело Тухачевского"
Активность Тухачевского и его стремление к лидерству в РККА не могли не вызвать сопротивления. Обычно конфликт проводят по линии "прогрессор Тухачевский — косные Ворошилов и Буденный". Но надо отметить, что в оппозиции к Тухачевскому были и люди, которых никак нельзя обвинить ни в косности, ни в недостаточной образованности, — бывшие полковники царской армии, маршал Советского Союза Егоров и командарм 1-го ранга (впоследствии также маршал) Шапошников. На стороне Тухачевского тоже были отнюдь не последние "звезды" РККА, включая Иеронима Уборевича, которого практически все советские полководцы, оставившие мемуары о войне и предвоенном времени, оценивают как военного специалиста высшей пробы.
Тухачевский активно критиковал Ворошилова и его окружение, в том числе в присутствии Сталина, а летом 1936 сторонники Тухачевского поставили перед Сталиным вопрос о замене Ворошилова на посту наркома обороны.
Определенно, долгое время Сталин колебался в выборе между двумя "кланами" военных, и выбор в пользу Ворошилова был сделан ввиду его несомненной лояльности лично Сталину, которой Тухачевский похвастаться не мог. Методы политической борьбы в СССР в это время были столь же просты, сколь и ужасны — проигравшие пошли "под топор".
Аресты начались уже в августе 1936, 22 мая 1937 был арестован Тухачевский, двумя неделями ранее переведенный с понижением из Москвы на должность командующего войсками Приволжского военного округа. 11 июня 1937 года специальным судебным присутствием Верховного суда СССР он, а также командармы Якир, Уборевич, Корк, комкоры Эйдеман, Путна, Фельдман, Примаков и армейский комиссар Гамарник были обвинены в заговоре с целью захвата власти, признаны виновными и приговорены к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение немедленно.
Судьями Тухачевского стали его коллеги — маршалы Блюхер и Буденный, командармы Шапошников, Алкснис, Белов, Дыбенко, Каширин. Председателем на суде был армвоенюрист Ульрих. Все участники процесса, кроме Ульриха, Буденного и Шапошникова, в свою очередь, стали жертвами репрессий и были расстреляны в следующем, 1938 году.
«Наш отец оказался сукою»
80 лет назад, в ночь с 11 на 12 июня 1937 года, был приведен в исполнение приговор восьми осужденным по делу о «военно-фашистском заговоре в РККА», известному также как дело Тухачевского. Спустя 20 лет Военная коллегия Верховного суда СССР отменила прежнее решение и прекратила производство за отсутствием в действиях приговоренных состава преступления. Юридически все точки над «i» вроде бы расставлены. Однако с точки зрения истории дело Тухачевского отнюдь не закрыто. Вопрос, «что это было», которым задались страна и мир после получения известия о приговоре и казни, так и не получил однозначного и непротиворечивого ответа.
Из первых пяти маршалов СССР к концу чистки в живых остались лишь двое. Внизу (слева направо): Тухачевский (расстрелян), Ворошилов, Егоров (расстрелян). Вверху: Буденный, Блюхер (умер в тюрьме).
Смертельная гонка
Выстрелы, раздавшиеся 80 лет назад в подвале здания Военной коллегии ВС СССР, оборвали жизнь восьми высокопоставленных советских военных руководителей. Самый именитый из них, маршал Михаил Тухачевский, занимал перед своим низвержением должность заместителя наркома обороны. Иероним Уборевич был командующим Белорусским, Иона Якир - Киевским военным округом, Борис Фельдман - начальником управления РККА по начсоставу, Август Корк - начальником академии имени Фрунзе, Виталий Примаков - замкомандующего войсками Ленинградского военного округа, Витовт Путна - военным атташе СССР в Великобритании, Роберт Эйдеман - руководителем Осоавиахима.
Цвет, сливки Красной Армии. Однако ни статусом разоблаченных «врагов народа», ни их количеством советских граждан на тот момент уже было не удивить. Тем не менее это не было рядовым эпизодом Большого террора. И дело не только в большом политическом, историческом значении этого события, знаменующего новую, самую кровавую фазу репрессий. От прочих участков сталинского конвейера смерти дело Тухачевского отличается в первую очередь техникой исполнения.
Первое, что обращает на себя внимание, - феноменальная даже по меркам той поры скорость следствия. Большинство осужденных было арестовано в середине мая 1937 года. Самого маршала Тухачевского, являвшегося, согласно фабуле обвинения, руководителем заговора, взяли 22 мая. Последним на Лубянку, во внутреннюю тюрьму НКВД, попал Иероним Уборевич - это произошло 29 мая. Таким образом, между арестом последнего подследственного и казнью прошло всего 13 дней.
До сих пор на организацию судебных процессов со столь статусными фигурантами уходило куда большее время. Месяцы, а то и годы. Скажем, между арестом и расстрелом Зиновьева и Каменева, бывших главными обвиняемыми на так называемом Первом московском процессе, прошло более полутора лет. Бухарин и Рыков, фигурировавшие в деле Тухачевского как одни из политических руководителей «военно-фашистского заговора», были арестованы 27 февраля 1937 года, то есть за три с лишним месяца до приговора «тухачевцам». А расстреляны на 9 месяцев позже.
Да и с рядовыми «врагами народа» - при том, что их зачастую вообще не удостаивали вызова в суд, рассматривая дела заочно, - возились, как правило, дольше. Не из человеколюбия, разумеется. Просто сама логика репрессий требовала избавляться от человека лишь после того, как он переставал представлять интерес как средство производства разоблачительных показаний. Недостаток у подследственных сообразительности и фантазии охотно восполнялся самими следователями. Но данное творчество все-таки требовало определенного времени. Следователям же по делу Тухачевского его явно не хватило.
Об этом говорит, в частности, тот факт, что из обвиняемых продолжали выбивать показания даже после того, как дело формально было закрыто и передано в суд. Так, например, комкор Примаков в последний раз дал показания 10 июня, накануне суда. Кстати, вот он театр абсурда во всей его красе: на чистую воду в этой последней исповеди выводились не кто-нибудь, а сами судьи предстоящего процесса. Трое из них - Каширин, Дыбенко и Шапошников - изобличались Примаковым как участники того же самого «военно-фашистского заговора».
Михаил Тухачевский, 1936 год.
Для справки: по инициативе Сталина для рассмотрения дела было образовано Специальное судебное присутствие Верховного суда, в состав которого вошли председатель Военной коллегии ВС Ульрих и восемь видных военачальников - Буденный, Блюхер, Дыбенко, Шапошников, Алкснис, Белов, Каширин и Горячев. То есть процесс преподносился практически как товарищеский суд: судили «заговорщиков» хорошо знакомые им «братья по оружию», с некоторыми они находились совсем недавно в приятельских и даже в дружеских отношениях. При этом главный режиссер этого спектакля вряд ли чем-то рисковал: никаких сюрпризов от отобранных им «присяжных», которые сами были охвачены страхом за свою жизнь, ждать не приходилось.
Короче говоря, по законам жанра участников «военно-фашистского заговора» должны были помучить в застенках еще как минимум пару месяцев, дабы «разоблачить» как следует, «выпотрошить» без остатка. Но ни материалы дела, ни материалы реабилитации не содержат внятных объяснений этой авральной спешки.
«Претензий к следствию не имею»
Загадка №2 - активное сотрудничество арестованных со следствием. Удивление вызывает не сам факт того, что их сломали. Репрессивная машина работала в этом смысле почти без осечек: процент не признавшихся был очень невелик. Но изумляет то, что их сломали так быстро. Михаил Тухачевский уже через три дня после своего ареста и на следующий день после того, как был доставлен в Москву - он был взят под стражу в Куйбышеве, - собственноручно написал заявление на имя народного комиссара внутренних дел: «Признаю наличие антисоветского военно–троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников и ни одного факта и документа...»
На состоявшемся в тот же день, 26 мая 1937 года, допросе Тухачевский дал следующие показания: «Целью заговора являлось свержение существующей власти вооруженным путем и реставрация капитализма... Наша антисоветская военная организация в армии была связана с троцкистско–зиновьевским центром и правыми заговорщиками и в своих планах намечала захват власти путем совершения так называемого дворцового переворота, то есть захвата правительства и ЦК ВКП(б) в Кремле...» После этого было еще несколько допросов, на которых Тухачевский вспоминал подробности своей «изменнической деятельности», и ряд собственноручно написанных им признаний. Согласно протоколу последнего допроса, проведенного прокурором СССР Вышинским перед передачей дела в суд, Тухачевский подтвердил все сказанное и написанное ранее. Последние слова маршала, зафиксированные в следственном деле: «Никаких претензий к следствию я не имею».
Комиссия президиума ЦК КПСС, занимавшая в начале 1960-х годов проверкой обвинений, предъявленных Тухачевскому и другим военным, пришла к выводу, что признательные показания вырваны у маршала «моральными и физическими пытками». В качестве подтверждения приводится, в частности, тот факт, что на листах 165-166 дела №967581 обнаружены «пятна буро-коричневого цвета». Согласно проведенному исследованию, это следы человеческой крови. Некоторые из них, уточняют эксперты, имеют форму восклицательных знаков: «Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом...»
Впрочем, скептики резонно замечают, что окровавленные листы содержат показания Тухачевского от 1 июня. На тот момент Михаил Николаевич уже почти неделю как «стал на путь раскаяния», так что особых причин для недовольства им у следователей не было. Кровь вполне могла пойти у Тухачевского носом от нервного и физического переутомления. Да и, строго говоря, неизвестно, его ли вообще это кровь. Вместе с тем без «физического воздействия» - эвфемизм, обозначавший на советском юридическом новоязе истязания подследственных, - дело Тухачевского, конечно же, не обошлось. В вышеупомянутой справке комиссии президиума ЦК, известной также как комиссия Шверника, приводится в числе прочих свидетельство бывшего сотрудника Особого отдела НКВД СССР Авсеевича: «В мае месяце 1937 г. на одном из совещаний пом. нач. отдела Ушаков доложил Леплевскому, что Уборевич не хочет давать показаний, Леплевский приказал на совещании Ушакову применить к Уборевичу физические методы воздействия».
Ничего чрезвычайного или необычного в этом не было: на тот момент пытки были разрешены к применению вполне официально. Они довольно часто использовались энкавэдэшниками и до дела о «военно-фашистском заговоре», а после, с лета 1937 года, вообще стали основным способом добывания показаний. Но нельзя не заметить, что множество «врагов народа», от которых можно было ожидать куда меньшей стойкости, чем от героев Гражданской, держались намного дольше.
Сила безволия
Театральный режиссер Всеволод Мейерхольд, арестованный в июне 1939 года и расстрелянный полгода спустя, не признавался целых три недели. Несмотря на пытки, которым непрерывно подвергался. Он сам описал этот ад в своем письме на имя Вячеслава Молотова, тогдашнего премьера: «Меня здесь били - больного шестидесятишестилетнего старика, клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам... И в следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли)...»
Справедливости ради нужно сказать, что и герои Гражданской тоже не все сдавались сразу. А некоторые и вовсе оставались несломленными. Одним из таких был комкор Епифан Ковтюх, расстрелянный в июне 1938-го. «В процессе следствия к Ковтюху применялись страшные пытки с целью вынудить его дать ложные показания о себе и в отношении других невинных советских граждан, - говорится в справке комиссии Шверника. - Бывший сотрудник НКВД СССР Казакевич в 1955 г. по этому поводу сообщил: «В 1937 или 1938 годах я лично видел в коридоре Лефортовской тюрьмы, как вели с допроса арестованного, избитого в такой степени, что его надзиратели не вели, а почти несли. Я спросил у кого-то из следователей: кто этот арестованный? Мне ответили, что это комкор Ковтюх, которого Серафимович описал в романе «Железный поток» под фамилией Кожух». Ковтюх так ни в чем и не признался.
Конечно, у всех свой болевой порог и свой уровень силы воли. Не судите, и не судимы будете. Однако у фигурантов дела Тухачевского эти личностные характеристики странным образом оказались идентичными: они признались практически одновременно. По версии составителей шверниковской справки, помимо кнута, сиречь резинового шланга, следователи-иезуиты активно использовали пряник - обещания, что за хорошее поведение на следствии и суде их подопечным сохранят жизнь. Вариант - не станут преследовать родных и близких. Кто-то, возможно, и впрямь клюнул на эту наживку. Но невозможно поверить в то, что клюнули все.
Это ведь были далеко не дети: уровень информированности руководящего звена РККА о происходящем в стране - в том числе и об особенностях национальной охоты на ведьм - был заведомо выше среднестатистического. К тому же прошли уже два открытых московских процесса, давших обильную пищу для размышлений. «Тухачевцы» знали, не могли не знать, что тех, кто признается, вопреки слухам и надеждам об «условности приговоров» не оставляют в живых. И что членам их семей тоже подвергают репрессиям.
Собственноручные показания маршала.
Возможное объяснение синхронной покорности «тухачевцев» - некие компрометирующие их факты, оставшиеся за рамками дела. О том, что его материалы далеко не полны, заметила еще шверниковская комиссия: «Протоколы первичных допросов Тухачевского или вовсе не составлялись, или были уничтожены следствием». Но, похоже, это далеко не единственный пробел. Согласно одной из версий, берущей начало еще в 1950-х годах, секретными материалами, якобы обезоружившими «заговорщиков», явилось так называемое досье Гейдриха - фальшивые свидетельства о конспиративной связи между «группой Тухачевского» и немецким генералитетом, которые якобы были искусно состряпаны гестапо.
Но «шверниковцы» отвергали это предположение: «Версия о фабрикации Гейдрихом документов против Тухачевского... не находит своего подтверждения... Все попытки разыскать эти «документы» в архивах ЦК КПСС, архивах Советской армии, ОГПУ - НКВД, а также в судебно-следственных делах Тухачевского и других советских военачальников ни к чему не привели... Об этих «документах» никто даже не упомянул ни в период расследования, ни в судебном заседании».
К этим убедительным доводам - менее всего в сокрытии такой информации была заинтересована сторона обвинения, вставлявшая буквально каждое лыко в строку - стоит добавить еще одно соображение. Вряд ли заведомые фальшивки и ложные доносы могли настолько обескуражить участников группы и лишить их воли к сопротивлению. Для этого явно требовалась штука посильнее холостого гестаповского «фауст-патрона». Какая-то настоящая «бомба».
Никто не хотел умирать
Возможно, ключом к разгадке являются слова Валентина Фалина - дипломата, историка и политика, последнего заведующего Международным отделом ЦК КПСС (1988–1991 годы). Для справки: свою карьеру в государственном аппарате Валентин Михайлович начал еще при Сталине. Не многие из ныне живущих ветеранов «холодной войны» находились на столь же короткой ноге с гостайнами советской эпохи. А что касается тайн сталинско-хрущевского ее периода, то сопоставимого по информированности источника сегодня, пожалуй, вообще не найти.
Ну так вот, выступая несколько лет с лекцией, посвященной отношениям России и Запада в их историческом разрезе, Фалин затронул в числе прочего тему «прореживания» архивов. Покритиковав Запад, Валентин Михайлович не стал закрывать глаза и на аналогичную советскую практику: «В Советском Союзе тоже практиковалась усушка и утруска архивов. Правда, по другим мотивам. Не должен был пострадать ореол правителей. Особенно поднаторел на этом поприще Никита Сергеевич, изымавший свидетельства своего ярого участия в борьбе против «врагов народа». Заодно по его распоряжению были уничтожены прослушки разговоров Тухачевского и других военачальников, положенные в основу предъявленного им обвинения в государственной измене».
Речь, насколько можно понять, идет не только и не столько о перехватах телефонных бесед, - не такие, наверное, были дураки руководители РККА, чтобы обмениваться в то время мыслями с помощью телефона, - сколько об информации, добытой с помощью «жучков», подслушивающих устройств. Слежка за Тухачевским в месяцы, предшествующие аресту, как теперь известно, действительно велась довольно интенсивно. Единственное, что вызывает сомнение в словах Фалина, - утверждение, что стенограммы прослушки были уничтожены Хрущевым. Ведь если такие документы действительно существовали, то отсутствие какого-либо упоминания о них в судебных и следственных материалах говорит о том, что правда эта была неудобна прежде всего Сталину.
О чем говорили между собой военные, входившие в «группу Тухачевского», в последние месяцы и дни перед арестом, теперь можно только гадать. Но, пожалуй, не будет слишком смелым предположить, что главной темой этих бесед было стремительно сжимающееся вокруг них «кольцо окружения». Снаряды ложились все ближе: двое из осужденных по делу, Примаков и Путна, были арестованы еще в августе 1936 года. Для людей, обладавших маломальскими аналитическими способностями, а руководителей РККА, несомненно, можно отнести к таковым, было ясно, что чистка набирает обороты, что их арест - лишь вопрос времени.
Единственный шанс на спасение давал «прорыв из кольца» - захват власти. «Тухачевцы» вовсе не хотели реставрации капитализма. Но они хотели жить, а такое желание будет, пожалуй, посущественнее политических предпочтений. Иными словами, мотив реализовать вменявшиеся им следствием помыслы у них, безусловно, был. И были все организационно-технические возможности для этого. Но, по-видимому, не хватало решимости. Кроме того, требовалось еще какое-то политико-идеологическое обоснование. Нужно было объяснить народу, за что свергают вождя, почему «наш отец оказался сукою». Не предъявишь же в качестве мотива опасение за собственные жизни. Впрочем, по некоторым данным, искомое обоснование у заговорщиков - с учетом этой информации можно уже писать это слово без кавычек - появилось.
По утверждению Александра Орлова (Льва Фельдбина), высокопоставленного сотрудника советской внешней разведки, убежавшего в 1938-м в виду неминуемого ареста на Запад, не позднее осени 1936 года в руки «тухачевцев» попала папка с убойным компроматом на «вождя народов» - его личное дело как сотрудника царской охранки. Подробный рассказ об этом Орлов, проживавший к тому времени в Соединенных Штатах, опубликовал в 1956 году в журнале Life. В качестве источника информации перебежчик указал своего двоюродного брата Зиновия Кацнельсона. По словам Орлова, во время их парижской встречи, состоявшейся в феврале 1937 года, Зиновий рассказал ему и о компрометирующих Сталина документах, и о планах заговорщиков, к которым якобы относился и он сам. На тот момент Зиновий Кацнельсон занимал пост замнаркома внутренних дел Украины.
Планировалось под каким-либо благовидным предлогом убедить наркома обороны провести в Кремле конференцию по проблемам округов, командующие которых были посвящены в планы заговора. Следующий этап выглядел так: «В определенный час или по сигналу два отборных полка Красной Армии перекрывают главные улицы, ведущие к Кремлю, чтобы заблокировать продвижение войск НКВД. В тот же самый момент заговорщики объявляют Сталину, что он арестован». После чего хозяин Кремля на основании имеющихся у заговорщиков документов объявлялся врагом народа и революции.
Подтвердить эту версию, увы, ничем нельзя. Но обилие белых пятен в деле Тухачевского делает невозможным и ее категоричное опровержение. Тем более что сама она эти пятна прекрасно заполняет, объясняя и скорость следствия - требовалось как можно быстрее покончить с верхушкой заговора, - и поведение подследственных, и уничтожение материалов прослушки: информация об опасной папке не подлежала разглашению. И главное - объясняет то кровавое безумие, в которое погрузилась страна летом 1937 года. Конечно, глаза у страха, охватившего товарища Сталина, разверзлись до пределов, явно не свойственных психически здоровому человеку. Но сам страх, похоже, возник не на пустом месте.
17.01.2016 6 620 0 Jadaha
Загадки истории
В нашей стране широко распространено мнение, что в 1937 году маршал Михаил Тухачевский и его товарищи действительно составили заговор с целью захвата власти, и Сталин, имея основания опасаться маршала, нанес упреждающий удар, арестовав и после скорого и неправого суда расстреляв руководителей заговора. Напротив, по поводу увольнения в отставку в 1957 году маршала Георгия Жукова, обвиненного в бонапартизме, преобладает мнение, что о захвате власти Георгий Константинович и не помышлял, а стал жертвой подозрительности Хрущева, испугавшегося, когда во время борьбы с «антипартийной группой Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» Жуков пригрозил обратиться к армии.
На самом деле, как это часто бывает, все происходило ровно наоборот. Заговора Тухачевского не существовало в природе. А вот заговор Жукова действительно был, хотя до переворота дело еще, понятно, не дошло.
Заговор Тухачевского
Сначала разберемся с заговором Тухачевского. Сигнал тревоги для Михаила Николаевича и его товарищей прозвучал 22 апреля 1937 года, когда Политбюро отменило предполагавшуюся поездку в Лондон на коронацию короля Георга VI. Накануне, 21 апреля, Ежов направил спецсообщение Сталину, Молотову и Ворошилову:
«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки тов. Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из 4 человек (3 немцев и 1 поляка).
Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международное осложнение. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану тов. Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку тов. Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить».
На этой бумаге Сталин написал: «Членам Политбюро. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением т. Ежова. Нужно предложить т. Ворошилову представить другую кандидатуру».
Версия про покушение выглядела весьма нелепо. Почему вдруг немецкая разведка считает необходимым убить именно Тухачевского, а если советскую делегацию в Лондоне возглавит сам Ворошилов или кто-то другой из его заместителей, в частности, действительно отправившийся в Лондон начальник военно-морских сил флагман 1 -го ранга Владимир Орлов, то на него покушаться не будут? Несомненно, отмену поездки Михаил Николаевич должен был истолковать как проявление недоверия к себе лично. Тем более, что к тому времени уже были арестованы несколько высокопоставленных военных, входивших в его группировку в руководстве РККА, в том числе заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа Виталий Примаков, бывший военный атташе в Лондоне Витовт Путна и командующий Уральским военным округом Илья Гарькавый.
Впоследствии несостоявшуюся поездку в Лондон трактовали как намерение Тухачевского непосредственно перед готовившимся переворотом получить благословение у своих британских, французских и германских хозяев. Ведь по версии следствия заговорщики собирались захватить власть по заданию иностранных разведок. Но на самом-то деле для подготовки военного переворота никакая связь с иностранными разведками не только не требовалась, но, более того, явно была вредна для успеха заговора. В СССР все иностранцы находились под колпаком у НКВД, и контакты с ними высокопоставленных военных не остались бы незамеченными. Бывший парижский резидент НКВД в 1932-1938 годах Афанасьев рассказал комиссии ЦК КПСС, занимавшейся пересмотром дела Тухачевского: «Мы были в курсе дела самой засекреченной конспиративной деятельности Троцкого и Седова. Поэтому, когда ставится вопрос, могли ли иметь место встречи Седова с Тухачевским, Путной и другими военными деятелями Советского Союза, о чем говорилось на процессах, имевших место в Москве с 1936 по 1938 год, то можно утверждать, что это не соответствует действительности... Те агентурные и документальные материалы, которые мы получали в процессе разработки Троцкого, Седова, Клемана и частично РОВСа* в Париже, ни прямо, ни косвенно не подтверждали те обвинения, которые выдвигались против военных деятелей Красной Армии в связи с делом Тухачевского, Корка, Гамарника, Путны и др.». Столь же плотно пасли Тухачевского во время его заграничных поездок 30-х годов. У него практически не было шансов установить несанкционированный контакт с иностранцами.
Бывший начальник Разведупра РККА Семен Урицкий, также расстрелянный, в письме Ворошилову утверждал: «1 мая 1937 года после парада у Вас на квартире вождь сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в Октябрьскую годовщину». В сталинских словах был недвусмысленный намек, что не всем из присутствующих доведется вновь оказаться за этим столом 7 ноября того же года. Если бы Тухачевский готовил заговор, он бы наверняка решил, что заговор раскрыт, и попытался бы хоть как-то переломить ситуацию: поднять верный батальон или хотя бы роту, попытаться захватить Кремль, обратиться к армии и народу. Именно по такому сценарию развивались события в Египте, когда был раскрыт заговор организации «Свободные офицеры». Оставшиеся на свободе заговорщики подняли войска и осуществили переворот. Точно так же в 1978 году в Афганистане, когда правительству стало известно о заговоре военных, тесно связанных с Народно-демократической партией Афганистана, и часть заговорщиков была арестована, их соратники сумели поднять восстание и захватить власть, убив президента Мухаммеда Дауда. Тухачевский мог бы пойти по этому пути и хотя бы погибнуть в бою, чтобы не испытывать унижения и пытки последующего следствия и суда с предрешенным расстрельным приговором. Но Тухачевский ничего делать не стал... просто потому, что никакого переворота не готовил.
Важнейшим элементом любого военного переворота является преданная заговорщикам воинская часть, которая в решающий момент захватывает стратегические объекты в столице. Однако никаких следов такой части в материалах следствия и суда по делу о «военно-фашистском заговоре» обнаружить не удалось. Помимо фантастических признаний в шпионаже, а также намеренном вредительстве, призванном обеспечить поражение Красной Армии в будущей войне против Германии и других «империалистических держав», в деле содержатся вполне правдоподобные признания в том, что Тухачевский и его товарищи действительно планировали добиться смешения Ворошилова с поста наркома обороны. Но сделать это собирались не посредством заговора, а апеллируя к Сталину и Политбюро.
Бывший командующий Белорусским военным округом Иероним Уборевич на суде подтвердил: «Мы шли в правительство ставить вопрос о Ворошилове, нападать на Ворошилова, по существу уговорились с Гамарником, который сказал, что он крепко выступит против Ворошилова». Это можно назвать интригой против Ворошилова, но никак не заговором с целью захвата власти. Ворошилов же в начале июня 1937 года на расширенном заседании Военного Совета, целиком посвященном «контрреволюционному заговору в РККА», рассказал: «В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному, в присутствии т.т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т.д. Потом на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного... тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание Политбюро и на этом заседании подробно разобрать, в чем дело. И вот на этом заседании мы разбирали все эти вопросы и опять-таки пришли к прежнему результату». Тут подал реплику Сталин: «Он отказался от своих обвинений». «Да, - повторил Ворошилов, - отказался, хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич еще молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно». В случае неудачи, полагали Тухачевский, Гамарник, Уборевич и другие противники «конармейской группировки», их могут переместить на какие-то малозначительные посты, в случае же успеха Тухачевский должен был стать наркомом обороны и готовить армию к войне по своему плану. Но Сталин решил иначе. Он сам готовился к большой войне в Европе, рассчитывал на победу, но всерьез опасался, что после победы кто-нибудь из его маршалов, по примеру Бонапарта, попробует захватить власть. Поскольку с «конармейцами» Сталин был тесно связан в гражданскую, а Ворошилова трудно было заподозрить в бонапартизме, как из-за довольно посредственного ума, так и из-за очевидного страха перед Сталиным, то генсек сделал выбор в его пользу перед Тухачевским, который не раз открыто спорил с генсеком и явно демонстрировал, что его не боится. А соперников «конармейцев» Сталин решил физически уничтожить.
Заговор Жукова
Обычно считается, что Хрущев испугался Жукова в июне 1957 года, когда тот будто бы пригрозил обратиться к армии, если участники «антипартийной группировки» будут противиться созыву Пленума ЦК. В действительности фраза Жукова: «Я бы обратился к народу и армии» присутствовала только в собственном жуковском рассказе о борьбе с «антипартийной группировкой», озвученном на активе Министерства обороны. Члены Президиума ЦК подобной фразы Жукова вспомнить не смогли, но от этого она не стала в их глазах менее крамольной. Даже если Георгий Константинович просто прихвастнул перед подчиненными, значит, подобные мысли у него в голове имеются. Широко распространено мнение, что это коварный Хрущев специально отправил простодушного Жукова с визитом в Югославию и Албанию на крейсере, чтобы иметь достаточно времени для подготовки его смещения, тогда как сам Жуков хотел лететь на самолете. Однако опубликованные документы, связанные со смещением Жукова, свидетельствуют: маршал сам предложил избрать транспортным средством крейсер, чтобы по пути в Югославию провести рекогносцировку Черного и Средиземного морей. Но опаску против Жукова Хрущев всегда имел, причем еще задолго до схватки с Маленковым, Молотовым и Кагановичем. Сразу после XX съезда партии, в марте 1956-го, Никита Сергеевич назначил бывшего командующего Дальневосточным военным округом маршала Родиона Малиновского главнокомандующим сухопутными войсками и первым заместителем министра обороны. Хрущев прекрасно знал, что маршалы Жуков и Малиновский друг друга, мягко говоря, на дух не переносили. Малиновский на октябрьском пленуме вспоминал: «Когда Хрущев, Булганин и Микоян ехали из Китая, то я сказал им в Хабаровске, что Жуков опасный и даже страшный человек. Булганин сказал, что мы знаем его качества. Хрущев промолчал» (этот разговор происходил в 1954 году, и о нем на пленуме вспомнил и Хрущев. - Б.С.).
«Я 30 лет работаю с Жуковым. Он самовластный, деспотичный, безжалостный человек. Я решил идти с ним работать. Решил: если он будет хамить, - я тоже буду хамить. Если будет ругаться - я буду ругаться. Будет драться - я ему дам сдачи».
Здесь Родион Яковлевич намекал на свою первую встречу с Георгием Константиновичем в 1929 году в Москве. Тогда Жуков радостно окликнул Малиновского: ««Здорово, ...твою мать!» Малиновский спокойно ответил: «Здорово, и твою мать так же». После этого будущий маршал Победы обратился к нему по имени и отчеству, но затаил злобу. Назначая Малиновского, Хрущев страховался от возможных попыток Жукова захватить власть. Ведь без командующего сухопутными войсками военный переворот осуществить трудно, поскольку он будет знать о передвижениях войск к столице. На октябрьском пленуме Хрущев сообщил, что Жуков под предлогом, что в составе КГБ и МВД имеются значительные по численности войсковые части, предлагал ему назначить главами этих министерств армейских генералов. В частности, главой МВД Жуков предложил назначить маршала Конева. Очевидно, Георгий Константинович считал Никиту Сергеевича значительно глупее, чем тот был на самом деле. Стремление маршала подчинить себе все силовые министерства Хрущев не мог расценить иначе, как подготовку к перевороту. Но виду не подал, лишь мягко отклонив кандидатуру Конева. А настоящий сигнал тревоги прозвучал тогда, когда Жуков находился с визитом в Югославии.
1 ноября 1957 года, выступая на партактиве Московской области, Хрущев вспоминал: «Уже в последние дни пребывания Жукова в Югославии, приходит в ЦК генерал Мамсуров. Это хороший генерал, волевой, родословная у него хорошая - старые большевики его родители. Это советский генерал и коммунист. Приходит он в ЦК и говорит: «Я хотел бы поговорить. Я получил новое назначение, но я еще ни разу не получал назначения, которое бы ЦК не утверждал. А тут меня в ЦК не утвердили, а мне сказали, что о деле, которое я буду организовывать должны знать только Жуков, Штеменко и я. Знает об этом ЦК или нет?»
Какое же задание ему дали? Ему дали задание организовать диверсионную школу, в которой 7 лет будут учиться. Солдат на всем готовом будет получать 700 рублей жалованья, сержант на всем готовом- 1000 рублей, офицер еще больше...
Мы инженеров учим 4,5-5 лет. А тут, чтобы диверсию организовать, надо 7 лет учить».
Узнав о формировании школы спецназа из более чем 2 тысяч курсантов под Тамбовом, откуда диверсантов при необходимости в считанные часы можно было доставить в Москву, Никита Сергеевич почувствовал непосредственную опасность. У Жукова появилась реальная воинская часть для переворота. Поэтому в последние дни визита Жукова в Югославию почти никаких материалов о нем не публиковалось в советской печати, поскольку уже было принято решение о его смешении. На пленуме Георгий Константинович пытался оправдаться, что он лишь объединил в школу роты спецназа, ранее созданные в военных округах, но был тотчас разоблачен Малиновским и другими военными, доказавшими, что роты спецназа так и остались в округах, а школу создавали из совсем других людей.
Таким образом, налицо были все элементы подготовки военного переворота: создание воинской части для его осуществления и попытка взять под свой контроль все силовые министерства. Несмотря на то, что до практического осуществления переворота дело не дошло, при Сталине имевшихся фактов было бы достаточно, чтобы поставить к стенке, как минимум, трех высокопоставленных военных: Жукова, Конева и Штеменко, которые под пытками наверняка бы признались, что являются германо-японо-американскими шпионами. Но Хрущев за вполне реальный заговор, едва не приведший ранее к его смешению с поста главы партии, ограничился исключением Маленкова, Кагановича, Молотова и других участников «антипартийной группы» из состава ЦК КПСС и назначением их на второстепенные государственные должности. В дальнейшем их исключили из партии и отправили на пенсию, но не посадили. В случае с Жуковым Никита Сергеевич отправил маршала в отставку с высокой персональной пенсией и с правом ношения мундира.
Больше всего из потенциальных заговорщиков пострадал Штеменко. Сергея Матвеевича понизили в звании с генерал-полковника до генерал-лейтенанта и сняли с поста начальника ГРУ, назначив заместителем командующего войсками Приволжского военного округа. А маршал Конев, осудивший Жукова на пленуме и написавший антижуковскую статью в «Правде», вообще отделался легким испугом, сохранив должности первого заместителя министра обороны и командующего объединенными войсками Варшавского договора. Хрущев хотел показать номенклатуре - теперь никого расстреливать и сажать не будут. Тем самым он подготовил свое падение в октябре 1964 года, но тем самым он также гарантировал себе то, что после свержения его не расстреляли, как Берию, а отправили на пенсию.
Все обвиняемые были признаны виновными и расстреляны немедленно по вынесении приговора (Я. Б. Гамарник застрелился накануне ареста). В все фигуранты дела были посмертно реабилитированы за отсутствием состава преступления .
Версия обвиненияФормулировка обвиненияСогласно обвинительному заключению от 9 июня 1937 года, все обвиняемые являлись членами антисоветской троцкистской военной организации, связанной с Л. Троцким , его сыном Л. Седовым , осуждёнными в январе 1937 года Г. Пятаковым и Л. Серебряковым , уже арестованными к тому времени Н. Бухариным и А. Рыковым , а также германским Генштабом. Целью организации был объявлен насильственный захват власти в СССР в обстановке военного поражения от Германии и Польши. Список обвинений включал:
Некоторые исследователи (например, писательница Е. А. Прудникова) указывают на противоречивость обвинения и считают, что настоящей причиной процесса был заговор с целью захвата власти, а выдвижение на первый план внешнего фактора в виде шпионажа в пользу Германии призвано был противопоставить обвиняемых общественному мнению их боевых товарищей из РККА . В частности, сам Тухачевский не признал обвинения в шпионаже. За неделю до суда, 2 июня 1937 года, было созвано расширенное заседание Военного Совета при НКО СССР . О размахе мероприятия говорит то, что помимо членов Военного Совета в заседании участвовало 116 приглашённых. С объяснением позиции правительства по «делу Тухачевского» перед армейской общественностью выступил Сталин . Свое выступление он начал словами :
В своей речи Сталин также подчеркнул схожесть обвинений в адрес группы Тухачевского со случившимся годом ранее военным мятежом в Испании, с которым советские военные советники были знакомы на практике. Предварительное расследование и судВ 1929-1934 годах информация о наличии в РККА оппозиционных группировок во главе с Тухачевским поступала от дочери генерала Зайончковского , в 1932 году - от агента «Сюрприза» (Адольф Хайровский), в 1933-1936 годах - от агента «Венера», в 1932-1934 годах - от агента Илинича. Однако эта информация вышла из недр спецслужб и стала известна правительству только после записки Артузова в январе 1937 года. Первые фигуранты дела - В. Путна и В. Примаков - были арестованы в связи с другим делом. В судебном процессе по делу Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра (21-23 августа 1936 года) они были названы в качестве участников армейской «военно-троцкистской организации» . Тем не менее до мая 1937 года арестованные не разглашали никаких новых имён. На судебном заседании от 24 января 1937 года обвиняемый Радек отрицал связь Тухачевского с оппозицией. Исходя из этого, нарком обороны СССР Ворошилов на заседании Пленума ЦК ВКП(б) от 23 февраля 1937 года уверял присутствующих в том, что:
Правда, последующие события развеяли оптимизм маршала. В конце января поступила записка А. Х. Артузова о донесениях «Сюрприза» в 1932 году. 11 марта 1937 года арестован командующий Уральским ВО комкор Гарькавый , который сразу начал давать признательные показания. 12 апреля во вскрытой чекистами японской дипломатической почте военный атташе Японии в Польше отчитывается об установлении связи с Тухачевским. 15 апреля состоялось первое перемещение - Фельдман переведён на должность помощника командующего Московским ВО. 22 апреля Политбюро отменяет поездку Тухачевского за границу. С 22 по 27 апреля показания на группу Тухачевского дают арестованные руководители НКВД М. Гай, Г. Прокофьев, Волович, Петерсон (правда, в судебном процессе их показания не использовались). Основные события, связанные с арестом и следствием по делу обвиняемых: перемещения на новые места службы, аресты, признательные показания и самоубийство Гамарника, происходят в период 2-31 мая. А уже 2 июня Сталин выступает на расширенном заседании Военного Совета. Критики «дела Тухачевского» указывают на скоротечность судебного процесса и исполнения приговора - следствие заняло меньше месяца, судебное заседание прошло через 2 дня после утверждения обвинительного заключения, заняло всего один день, а через несколько часов после вынесения приговора он приводится в исполнение. При этом судебное заседание было закрытым, подсудимые лишены права на защиту и обжалование приговора. Слабой стороной приговора от 11 июня 1937 года является и то, что он целиком основан на признательных показаниях подсудимых. Все эти недостатки судебного процесса вызывали у многих наблюдателей и последующих исследователей сомнения в обоснованности приговора, заставляли подозревать в незаконных методах получения показаний. Те исследователи, которые в данном вопросе занимают сторону Сталина (например Е. А. Прудникова), указывают, что спешку можно объяснить лишь в том случае, если заговор военных действительно существовал и представлял реальную опасность для правительства (по аналогии ссылаются на быстроту расправы с участниками заговора против Гитлера в 1944 году). Гарантией же соблюдения прав подсудимых должно было стать то, что судебный состав состоял из боевых товарищей и сослуживцев обвиняемых - начальника Генштаба, командующего ВВС, пяти командующих военными округами - то есть людей, располагающих достаточной военной силой для того, чтобы иметь независимую точку зрения. Реальное наличие заговора косвенно подтверждается возвращением 10 мая 1937 года в РККА института комиссаров . Кроме этого, «дело Тухачевского» подробно обсуждалось в ходе открытого процесса «право-троцкистского блока» . Наконец, некоторые военачальники (К. К. Рокоссовский , А. В. Горбатов), несмотря на жестокие пытки и шантаж следователей, сочли возможным не давать признательных показаний . Тем не менее, они остались в живых . РеабилитацияПриговором от 31 января 1957 года все подсудимые были оправданы. В основе нового решения лежала уверенность в том, что признательные показания подсудимых, на которых был основан обвинительный приговор, получены с использованием пыток и избиений. Однако в 1997 году материалы «дела Тухачевского» были опубликованы. В связи с этим стало возможным, например, следующее мнение современного исследователя :
Особое место в реабилитации фигурантов «дела Тухачевского» занимает справка комиссии ЦК КПСС. Комиссия в составе председателя Комиссии партийного контроля Н. М. Шверника и руководителей КГБ СССР А. Н. Шелепина и В. Е. Семичастного , подготовила данную справку по заданию ЦК КПСС и направила её на имя Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёва в 1964 году . Критики объективности справки отмечают, что двое из её авторов, - Председатель КГБ СССР А. Н. Шелепин и, сменивший его на этом посту, В. Е. Семичастный через несколько месяцев после подачи справки участвовали в заговоре против Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёва . Последствия процесса«Дело Тухачевского» сделало правительство подозрительным и вынудило его дать широкие полномочия НКВД на разоблачение заговоров по всей стране. Это вызвало Большой террор 1937-1938 годов . С другой стороны, некоторые наблюдатели считали последствия дела настолько позитивными для укрепления личной власти Сталина, что видели в нём специальную удачную задумку последнего. Как сказал Гитлер после провала заговора военных в июле 1944 года:
Версия защитыПредысторияОбвиняемые принадлежали к группе высших советских военачальников, отрицательно оценивавших деятельность К. Е. Ворошилова на посту наркома обороны. Они считали, что в условиях подготовки СССР к большой войне некомпетентность Ворошилова отрицательно сказывается на процессе технической и структурной модернизации Красной армии Аналогичное дело разрабатывалось ОГПУ ещё в 1930 году : утверждалось, что группа крупных военачальников во главе с Тухачевским готовит захват власти и убийство Сталина (показания были получены у арестованных преподавателей Военной академии Какурина и Троицкого). Но Сталин не дал ему хода. В середине октября того же года была проведена очная ставка Тухачевского с Какуриным и Троицким; Тухачевский был признан невиновным . Следствие и судВ.Примаков и В.Путна были арестованы в августе 1936 года, остальные обвиняемые - в мае 1937 года. Я. Б. Гамарник застрелился накануне ареста. Следствие длилось менее месяца. Протоколы допросов отсылались для редактирования лично Сталину . 11 июня дело было рассмотрено в порядке, установленном постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 декабря 1934 года, то есть в закрытом судебном заседании без присутствия защитников и без права обжалования приговора. В протоколе суда не приводятся какие-либо факты, подтверждающие предъявленные обвинения в шпионаже, заговоре и подготовке террористических актов. Свидетельства современников
Последствия делаДело Тухачевского стало началом широкомасштабных репрессий в РККА . В ходе этих репрессий погибли, в том числе, и все члены «специального присутствия», кроме Ульриха, Будённого и Шапошникова. Дело вызвало широкую международную реакцию. Так, немецкий журнал «Верфронт» в 1937 писал :
В 1957 году все фигуранты дела были реабилитированы за отсутствием состава преступления. Расследование дела комиссией ЦК КПССДля расследования обстоятельств дела ЦК КПСС создал комиссию под руководством члена Президиума ЦК КПСС Н. М. Шверника . В состав комиссии входили также А. Н. Шелепин и В. Е. Семичастный , занимавшие пост Председателя КГБ СССР в годы работы комиссии. В 1964 комиссия изложила результаты своей работы в справке, направленной на имя Генерального секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева . Полный текст справки имеется в Викитеке. Ссылки и примечания
|
На XXII съезде КПСС Н.С. Хрущев публично заявил, что советские военачальники во главе с М.И.Тухачевским были арестованы по ложным обвинениям. По его словам, материалы, сфабрикованные в гестапо, германская разведка сумела передать президенту Чехословакии Э.Бенешу, который, в свою очередь, передал их Сталину. Эту версию повторил в своих сочинениях и генерал-полковник Д.А.Волкогонов.
Сталина и его окружение обвинили в слепом доверии к гитлеровской фальшивке и нежелании поверить Маршалу Советского Союза и другим военачальникам. Справедливы ли такие обвинения?
Еще в середине 30-х годов усилились оппозиционные настроения и в руководстве Красной Армии, среди которого было немало выдвиженцев Троцкого. Борьба различных группировок среди советских военачальников, которую подробно описал профессор С.Т.Минаков, сосредотачивалась на противостоянии между руководством Наркомата обороны во главе с К.Е.Ворошиловым и рядом лиц, во главе которых стояли Гамарник, Якир, Тухачевский и другие. Это противостояние усиливалось, по словам Минакова, «перед лицом надвигающейся катастрофической для страны угрозы войны «на два фронта» (Минаков С.Т. «1937.Заговор был!», Издательство: Эксмо 2012 г).
С самого начала создания антиправительственного заговора военная составляющая играла в нем все возрастающую роль. Значение военных заговорщиков возросло после падения Енукидзе и Ягоды. Минаков подчеркивает: «Всем своим поведением военная элита, сложившаяся к 1931 году, обнаруживала неповиновение, оказывала давление как на внутриполитические процессы, так в особенности и на внешнеполитические, настаивая, по существу, на изменении политического курса». Одновременно военная элита «пыталась заставить Сталина и его властное окружение пойти на кардинальное изменение системы и структуры высшего руководства страной: передать один из ключевых постов - наркома обороны - своему представителю, военному профессионалу...
Сложившаяся обстановка провоцировала поиск альтернативных Сталину лидеров, гальванизируя интерес политической и военной элит к бывшим «вождям», все внимательнее присматриваясь в условиях надвигающейся войны к «вождю» военному, «угадывая» такового прежде всего в Тухачевском».
Тем временем по мере арестов троцкистов реальных и мнимых в руки работников НКВД попадали и военные участники заговора. Арестованный в июле 1936 года комдив Д.Шмидт стал давать показания против командующего Киевского военного округа И.Э.Якира. Когда Шмидта доставили в Москву, Ягода сообщил об этом участнику заговора Я.Гамарнику. Видимо, этим сообщением Ягода хотел показать, что вынужден был арестовать человека из окружения Гамарника и Якираоды, ибо обстоятельства следствия вышли из-под его, Ягоды, контроля, и теперь этим делом занимаются Ежов и преданный ему Агранов.
После ареста Д.Шмидта в августе 1936 года один из обвиняемых на процессе Зиновьева, Каменева и других, И.И.Дрейцер сообщил, что среди военных существует оппозиционная группа, в состав которых входят заместитель командующего Ленинградским военным округом комкор В.М.Примаков и военный атташе в Великобритании комкор В.К.Путна.
В ходе процесса «параллельного центра» прозвучали слова, которые могли быть истолкованы как предупреждение Тухачевскому. Подсудимый К.Б.Радек заявил, что в 1935 году «Виталий Путна зашел ко мне с просьбой от Тухачевского». Правда, на вечернем заседании того же дня Радек, заявив о принадлежности Путны к подпольной организации, решительно отрицал причастность Тухачевского к деятельности троцкистского «параллельного центра». И все же тень подозрений на заместителя наркома обороны была брошена.
Очевидно, что первые сведения о заговоре военных в Москву поступили из Парижа. Есть свидетельства, что Ежов направил Сталину записку с материалами РОВСа (парижскя белоэмигрантская организация «Русский общевойсковой союз»). В ней шла речь о том, что «в СССР группой высших командиров готовится государственный переворот... Утверждалось, что во главе заговора стоит маршал М.Н.Тухачевский. Сталин направил записку Орджоникидзе и Ворошилову с резолюцией: «Прошу ознакомиться». Возможно, Сталин неспроста направил Орджоникидзе записку о заговоре Тухачевского. В отличие от Ворошилова, которого Сталин решил ознакомить с этим сообщением, потому что Тухачевский был его замом, вероятный смысл жеста Сталина по адресу Орджоникидзе можно было истолковать так: вот, мол, посмотри, что сообщают о человеке, которого ты защищал.
О военных заговорщиках было немало рассказано различными деятелями третьего рейха. Им было известно о сотрудничестве между рейхсвером и Красной Армии в период действия тайного соглашения с 1923 по 1933 год. В ходе этого сотрудничества были установлены тесные личные связи Тухачевским и рядом других советских военачальников с германскими генералами. Об этом, в частности, поведал один из самых информированных людей нацистской Германии, личный переводчик А.Гитлера Пауль Шмидт, который писал свои книги под псевдонимом Пауль Карелл. В своей книге «Гитлер идет на восток» Пауль Шмидт-Карелл подробно описал, как Тухачевский, Якир и другие старались реанимировать те связи, которые были установлены с германскими военачальниками в период действия соглашения Радека - Секта. Об этом же писал в своих воспоминаниях и руководитель внешней разведки Германии Вальтер Шелленберг.
Пауль Шмидт-Карелл изложил сведения, известные верхам нацистской Германии о заговоре военных и политических деятелей СССР, во главе которого стояли М.Н.Тухачевский и Я.Б.Гамарник. Опорой заговора являлась Дальневосточная армия, которой командовал В.К.Блюхер. Как утверждал Шмидт-Карелл, «с 1935 года Тухачевский создал своего рода революционный комитет в Хабаровске... В его состав входили высшее армейское начальство, но также и некоторые партийные функционеры, занимавшие высокие посты, такие, как партийный руководитель на Северном Кавказе Борис Шеболдаев». Хотя Шмидт-Карелл не знал многих сторон заговора и состава его участников, он верно отметил его «военно-политический» характер.
Как утверждал Пауль Шмидт-Карелл, когда в начале 1936 года Тухачевский, возглавлявший советскую делегацию на похоронах короля Георга V, по пути в Англию и обратно проезжал через Берлин, он имел встречи с «ведущими германскими генералами. Он хотел получить заверения в том, что Германия не воспользуется какими-либо возможными революционными событиями в Советском Союзе в качестве предлога для похода на Восток. Для него главным было создание российско-германского союза после свержения Сталина».
В значительной степени это было обусловлено тем, что Тухачевский, как и другие заговорщики, опасался вооруженного столкновения с Германией. Схожие опасения испытывали и германские военачальники. Полностью поддержав приход Гитлера к власти и его действия по перевооружению Германии, они понимали, что Германия еще не готова к войне.
Среди генералов в Германии также созрел заговор против Гитлера. Они откликнулись на предложение о заключении тайного «пакта о ненападении» между военными Германии и СССР. Не исключено, что уже на этом этапе они были готовы гарантировать Тухачевскому и другим невмешательство в дела СССР во время военного переворота в обмен на невмешательство установленной в СССР военной диктатуры после аналогичного переворота в Германии.
Между тем слухи о тайном сговоре между военными двух стран стали поступать в столицы: европейских государств. Посланник Чехословакии в Берлине Мастный в январе 1937 года с тревогой сообщил президенту своей страны Бенешу о том, что немцы утратили интерес к переговорам, которые они в это время вели с Чехословакией о решении спорных вопросов, потому что стали исходить из неизбежности резких перемен в советской внешней политике после ожидаемого вскоре государственного переворота в СССР. В случае прихода к власти в Москве прогерманских сил Чехословакия не могла уже рассчитывать на поддержку СССР, с которым была связана договором о взаимной помощи 1935 года.
Это подтверждается заявлением Бенеша в его беседе с советским полпредом Александровским 7 июля 1937 года. Как говорится в записи беседы, Бенеш с января 1937 года «получал косвенные сигналы о большой близости между рейхсвером и Красной Армией. С января он ждал, чем это закончится. Чехословацкий посланник Мастный в Берлине является исключительно точным информатором... У Мастного в Берлине было два разговора с выдающимися представителями рейхсвера...»
Разумеется, встречи Тухачевского и другие контакты советских военных с германскими не могли пройти мимо внимания гестапо. Узнав от агентов гестапо о тайном сговоре между военными двух стран, руководитель РСХА Р.Гейдрих проинформировал об этом Гитлера. Разумеется, Гитлер мог бы арестовать заговорщиков. Однако все его планы строились на пропаганде военной мощи Германии. Любые массовые репрессии в рядах вооруженных сил подорвали бы веру в их всесилие, в то время как Гитлер на первых порах полагался главным образом на грубый блеф. Поэтому он решил сорвать сговор между советскими и германскими военными, не раскрывая того, что ему было об этом известно.
В своих мемуарах В.Шелленберг писал, что, получив сведения о заговоре военных двух стран, «Гитлер распорядился о том, чтобы офицеров штаба германской армии держали в неведении относительно шага, замышляемого против Тухачевского». «И вот однажды ночью Гейдрих послал две специальные группы взломать секретные архивы генерального штаба и абвера, службы военной разведки, возглавлявшейся адмиралом Канарисом... Был найден и изъят материал, относящийся к сотрудничеству германского генерального штаба с Красной Армией. Важный материал был также найден в делах адмирала Канариса. Для того чтобы скрыть следы, в нескольких местах устроили пожары, которые вскоре уничтожили всякие признаки взлома». Это произошло примерно 1- 3 марта 1937 года.
Как подчеркивал Шелленберг, «в свое время утверждалось, что материал, собранный Гейдрихом с целью запутать Тухачевского, состоял большей частью из заведомо сфабрикованных документов. В действительности же подделано было очень немного - не больше, чем нужно, чтобы заполнить некоторые пробелы. Это подтверждается тем фактом, что всё весьма объемистое досье было подготовлено и представлено Гитлеру за короткий промежуток времени - в четыре дня». Досье произвело сильное впечатление на Гитлера, и он одобрил предложение передать эти материалы Сталину. Для передачи информации было решено использовать людей, участвовавших в германо-чехословацких переговорах.
Карелл утверждал, что Бенеш получил информацию о готовящемся перевороте в Москве и одновременно такая же информация была направлена германской разведкой в Париж. Тогдашний французский министр обороны Э.Даладье сообщил советскому послу в Париже В.Потемкину о «возможности перемен в Москве» и «сделке между нацистским вермахтом и Красной Армией».
Уточняя, каким образом передавалась информация через Прагу в Москву, В.Шелленберг писал: «Решено было установить контакт со Сталиным через следующие каналы: одним из немецких дипломатических агентов, работавших под началом штандартенфюрера СС Беме, был некий немецкий эмигрант, проживавший в Праге. Через него Беме установил контакт с доверенным другом доктора Бенеша... Доктор Бенеш сразу же написал письмо лично Сталину, от которого Гейдриху по тем же каналам пришел ответ установить контакт с одним из сотрудников советского посольства в Берлине. Так и поступили, и названный русский моментально вылетел в Москву и возвратился в сопровождении личного посланника Сталина, имевшего специальные полномочия от имени Ежова». Очевидно, к этому времени Сталин уже получил достаточно много сведений для того, чтобы подозревать в нечестной игре военных и их союзников среди партийных руководителей, но все же точные имена и доказательства еще не были представлены. Кроме того, информация из Берлина свидетельствовала о том, что заговорщики обратились за поддержкой к военным Германии - страны, враждебной Советскому Союзу.
К этому времени заговорщики существенно продвинулись в своей подготовке к военному перевороту. Аресты ряда участников заговора, а также опала Енукидзе и Ягоды заставляли заговорщиков действовать быстрее и энергичнее. К тому же после отстранения от власти Енукидзе и Ягоды военное крыло заговора стало играть в нем решающую роль. В середине февраля 1937 года заместитель наркома внутренних дел Украины Зиновий Канцельсон сообщил своему родственнику А.Орлову (Фельдбину) о том, что руководители Красной Армии «находились в состоянии «сбора сил». Хотя в то время заговорщики «еще не достигли согласия в отношении твердого плана переворота... Тухачевский считал, что следует «под каким-либо благовидным предлогом» убедить «наркома обороны Ворошилова... просить Сталина собрать высшую конференцию по военным проблемам, касающуюся Украины, Московского военного округа и некоторых других регионов, командующие которых были посвящены в планы заговора. Тухачевский и другие заговорщики должны были явиться со своими доверенными помощниками. В определенный час или по сигналу два отборных полка Красной Армии перекрывают главные улицы, ведущие к Кремлю, чтобы заблокировать продвижение войск НКВД. В тот же самый момент заговорщики объявят Сталину, что он арестован.
Тухачевский был убежден, что переворот мог быть проведен в Кремле без беспорядков». Канцельсон был уверен в успехе: «Тухачевский - уважаемый руководитель армии. В его руках Московский гарнизон. Он и его генералы имеют пропуска в Кремль. Тухачевский регулярно докладывает Сталину, он вне подозрений. Он устроит конференцию, поднимет по тревоге два полка - и баста».
Тухачевский считал, что после захвата власти Сталина надо было немедленно застрелить. Однако сам Канцельсон, а также ряд других участников заговора, в частности, первый секретарь ЦК КП(б) Украины С.Косиор и нарком внутренних дел Украины Балицкий, считали, что «Сталина надо было представить на суд пленуму ЦК». Действия заговорщиков ускорились после завершения февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б). Одновременно с чисткой в НКВД было продолжено наступление Москвы против украинского руководства. 17 марта Постышев был освобожден с поста второго секретаря ЦК КП(б)У и избран первым секретарем Куйбышевского обкома партии. В Киеве развертывалась кампания против «небольшевистских методов работы» Постышева.
Тем временем в Западной Европе стали широко распространяться слухи о том, что в Москве готовится военный переворот. В «Бюллетене оппозиции» Троцкий писал о том, что «недовольство военных диктатом Сталина ставит в повестку дня их возможное выступление». 9 апреля 1937 года начальник ГРУ Красной Армии С.Урицкий сообщал Сталину и Ворошилову о том, что в Берлине ходят слухи об оппозиции советскому руководству среди военачальников страны. Урицкий, правда, оговаривал это сообщение замечанием о том, что в эти слухи мало верят.
В апреле были арестованы заместитель начальника автобронетанкового управления РККА М.М.Ольшанский, командир 9-го стрелкового корпуса Московского военного округа Г.Н.Кутателадзе, бывший начальник охраны правительства В.Паукер, бывший комендант Кремля Р.А.Петерсон, заместитель коменданта Кремля дивизионный комиссар М.А.Имянинников.
Эти события заставили участников заговора ускорить время выступления. По словам Карелла, оно было назначено на 1 мая 1937 года. Выбор дня переворота был обусловлен главным образом тем, что «проведение первомайского военного парада позволяло бы ввести военные части в Москву, не вызвав подозрений». Однако в развитие событий вмешались внешнеполитические обстоятельства.
В конце апреля в Лондоне было объявлено, что 12 мая 1937 года состоится коронация Георга VI, вступившего пять месяцев назад на престол вместо отрекшегося от трона Эдуарда VIII. В Москве было решено, что советскую делегацию на эту королевскую церемонию вновь возглавит Тухачевский. По словам Карелла, узнав о своей командировке в Лондон, Тухачевский решил воспользоваться этим случаем для того, чтобы еще раз переговорить с немецкими генералами о сотрудничестве во время и после переворота. «Тухачевский отложил переворот на три недели. Это было его роковой ошибкой».
Существуют сведения о том, что действия заговорщиков были предотвращены в последнюю минуту. Празднование 1 Мая в Москве для посвященных в суть дела прошло в обстановке тревожного ожидания непредвиденных событий. 1 Мая 1937 года во время парада среди присутствовавших на Красной площади распространился слух о том, что вот-вот будет взорван Мавзолей, на котором находились Сталин и другие руководители страны. Ходили слухи и о других готовящихся терактах.
Английский журналист Фицрой Маклин, присутствовавший 1 Мая 1937 года на Красной площади, писал, что ему бросилась в глаза повышенная напряженность в поведении руководителей, стоявших на Мавзолее Ленина: «Члены Политбюро нервно ухмылялись, неловко переминались с ноги на ногу, забыв о параде и своем высоком положении». Лишь Сталин был невозмутим, а выражение его лица было одновременно «и снисходительным, и скучающе-непроницаемым». Напряжение царило и среди военачальников, располагавшихся у подножия Мавзолея. Как писал бежавший из СССР В.Кривицкий, присутствовавшие на Красной площади заметили, что Тухачевский «первым прибыл на трибуну, зарезервированную для военачальников... Потом прибыл Егоров, но он не ответил на приветствие Тухачевского. Затем к ним присоединился молча Гамарник. Военные стояли, застыв в зловещем, мрачном молчании. После военного парада Тухачевский не стал ждать начала демонстрации, а покинул Красную площадь».
Судя по всему, в то время Тухачевский готовился к отъезду в Лондон. 3 мая 1937 года документы на Тухачевского были направлены в Посольство Великобритании в СССР, а уже 4 мая они были отозваны. Главой советской делегации на коронацию Георга VI был назначен заместитель наркома обороны по военно-морскому флоту В.М.Орлов. Очевидно, что подозрения, усилившиеся после 1 мая, заставили руководство страны внезапно пересмотреть решение относительно отъезда Тухачевского.
Тем временем 6 мая был арестован комбриг запаса М.Е.Медведев. Как отмечается в «Известиях ЦК КПСС» («Известия ЦК КПСС", 1989, №12), через день после ареста Медведев сообщил о своем участии в заговорщической организации, «возглавляемой заместителем командующего войсками Московского военного округа Б.М.Фельдманом».
В ночь на 14 мая был арестован начальник Военной академии имени Фрунзе командарм А.И.Корк. Через день после ареста Корк написал два заявления Ежову. Первое - о намерении произвести переворот в Кремле. Второе - о штабе переворота во главе с Тухачевским, Путной и Корком. По его словам, в заговорщическую организацию его вовлек Енукидзе, а «основная задача группы состояла в проведении переворота в Кремле.
Арестованный 15 мая Б.М.Фельдман на четвертый день после своего ареста стал давать показания на других участников заговора. К этому времени через полтора месяца после своего ареста стал давать показания на Енукидзе, Тухачевского, Петерсона и Корка Г.Г.Ягода. Показания на своих коллег по заговору примерно через месяц после своего ареста стали давать арестованные работники НКВД Гай и Прокофьев.
22 мая был арестован Тухачевский и председатель центрального совета ОСОАВИАХИМа комкор Р.П.Эйдеман. Через три дня после своего ареста Тухачевский стал давать признательные показания. В книге Н.А.Зеньковича «Маршалы и генсеки» опубликованы показания Тухачевского, написанные им во внутренней тюрьме НКВД (Опубликовано: Военно-исторический журнал. 1991. № 8. С. 44- 53. № 9. С. 55-63). Он писал, что переворот первоначально планировался на декабрь 1934 года. Но его пришлось отложить из-за убийства Кирова.
Заговорщики испугались взрыва народного негодования. Р.Баландин и С.Миронов не исключают и того, что после 1 декабря 1934 года «была усилена охрана руководителей государства».
24 мая Сталин за своей подписью направил членам и кандидатам в члены ЦК ВКП(б) для голосования опросом документ, в котором говорилось: «На основании данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, Политбюро ЦК ВКП(б) ставит на голосование предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в нар-комвнудел». В тот же день кандидат в члены Политбюро и заместитель председателя Совнаркома СССР Я.Э.Рудзутак был арестован. Примерно в это же время был арестован бывший полпред СССР в Турции Л.К.Карахан. Последовали другие аресты. 11 июня М.И.Тухачевский, И.П.Уборевич, И.Э.Якир, Б.М.Фельдман, Р.П.Эйдеман, А.И.Корк, В.К.Путна и В.М.Примаков предстали перед судом Военной коллегии Верховного суда СССР. В тот же день был вынесен приговор.
Сталин категорически отказывался объяснять действия заговорщиков их идейно-политическими убеждениями. Как и на февральско-мартовском пленуме, Сталин отвергал огульное осуждение людей за их былую приверженность к троцкизму. Сталин отверг и объяснение участия в заговоре ряда лиц их «классово чуждым» происхождением. Он заявлял: «Говорят, Тухачевский - помещик... Такой подход, товарищи, ничего не решает... Ленин был дворянского происхождения... Энгельс был сын фабриканта - непролетарские элементы, как хотите. Сам Энгельс управлял своей фабрикой и кормил этим Маркса... Маркс был сын адвоката, не сын батрака и не сын рабочего... Мы марксизм считаем не биологической наукой, а социологической наукой» (Сталин И.В. Сочинения в 16 томах. Том 14. Выступление на расширенном заседании Военного совета при Наркоме обороны 2 июня 1937 года (неправленая стенограмма)..
Отметая те обвинения, которые могли бы стать основой для развязывания репрессий по идейному или классовому признаку и тем самым дестабилизировать советское общество, Сталин в то же время подчеркивал, что в СССР нет условий для массового недовольства существующим строем и политикой правительства.
Сталин говорил: «Вот мы человек 300-400 арестовали. Среди них есть хорошие люди. Как их завербовали?». Сталин утверждал, что завербовать могли лишь «малостойких людей». Казалось, он размышлял вслух: «Я думаю, что они действовали таким путем. Недоволен человек чем-либо, например, недоволен тем, что он бывший троцкист или зиновьевец и его не так свободно выдвигают, либо недоволен тем, что он человек неспособный, не управляется с делами и его за это снижают, а он себя считает очень способным. Очень трудно иногда человеку понять меру своих сил, меру своих плюсов и минусов. Иногда человек думает, что он гениален, и поэтому обижен, когда его не выдвигают».
Сталин говорил: «Если бы прочитали план, как они хотели захватить Кремль... Начали с малого - с идеологической группки, а потом шли дальше. Вели разговоры такие: вот, ребята, дело какое. ГПУ у нас в руках, Ягода в руках... Кремль у нас в руках, так как Петерсон с нами, Московский округ, Корк и Горбачев тоже с нами. Все у нас. Либо сейчас выдвинуться, либо завтра, когда придем к власти, остаться на бобах. И многие слабые, нестойкие люди думали, что это дело реальное, черт побери, оно будто бы даже выгодное. Этак прозеваешь, за это время арестуют правительство, захватят Московский гарнизон, и всякая такая штука, а ты останешься на мели. Точно так рассуждает в своих показаниях Петерсон. Он разводит руками и говорит: дело реальное, как тут не завербоваться? Оказалось, дело не такое уж реальное. Но эти слабые люди рассуждали именно так: как бы, черт побери, не остаться позади всех. Давай-ка скорей прикладываться к этому делу, а то останешься на мели» (И.Сталин, там же).
Исходя из того, что ядро заговора малочисленно, а в него вовлекались лишь немногие малостойкие люди, Сталин призывал ограничить масштабы репрессий: «Я думаю, что среди наших людей как по линии командной, так и по линии политической есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы если такие люди придут и сами расскажут обо всем - простить их».
Совершенно очевидно, что военно-политический заговор, в котором участвовали видные деятели Красной Армии, был реальностью. В то же время ясно, что в ходе его разоблачения Сталин и его окружение стремились ограничиться на первых порах понижением по должности видных военных деятелей, а после ареста 300-400 военных деятелей не расширять круг арестованных, даже если имелись люди, вовлеченные в заговор (См. О.Козинкин. "Заговор Тухачевского" - перспективы и последствия). Эти обстоятельства опровергают миф о том, что обвинения о заговоре военных деятелей были лишь следствием слепого доверия Сталина гитлеровской фальшивке или его стремления расправиться с неугодными ему военачальниками.
Реабилитированы Хрущевым после XX съезда КПСС:
- в 1955 году: Гамарник Я.Б. (еще до ХХ съезда);
- в 1956 году: Егоров А.И., Медведев М.Е., Блюхер В.К.;
- в 1957 году: Тухачевский М.И., Фельдман Б.М., Корк А.И., Путна В.К., Петерсон Р.А., Эйдеман Р.П., Уборевич И.П., Примаков В.М., Якир И.Э.
Очень интересно, что если о том, как «разматывалось» каждое дело в 30-х годах прошлого века, какие предъявлялись обвинения, как шел процесс, известно сейчас достаточно много (причем в том числе и из документов, тогда же и опубликованных), то вот о том, как проводилась хрущевская реабилитация (как, впрочем, и горбачевская, и ельцинская), неизвестно почти ничего. Между тем если Сталин хотя бы предпринимал шаги по укреплению законности, то специфический стиль понимания законов хрущевскими прокурорами и судьями не лезет ни в какие ворота. Разное, конечно, творилось в 1937-1939 годах, но вот такого надругательства над всеми и всяческими законами, такого пренебрежения всеми правилами ведения следствия и суда… Разве что в 1918 году бывало нечто подобное, и то не в ВЧК, а полевых ревтрибуналах (См. книгу А. Сухомлинова «Кто вы, Лаврентий Берия?»).
Сколько перьев истерто по поводу репрессий, а вот нюансами реабилитации, кажется, никто толком до сих пор не занимался. Странная аберрация зрения: почему-то считается, что осуждение из конъюнктурных соображений в 1937 году могло быть, а вот реабилитация по тем же причинам в 1956 – ну что вы, никогда, да ни при каких обстоятельствах!
Между тем Никите Сергеевичу очень надо было внести свое имя в историю, а что может быть удобней, чем вернуться к столь знаменитому человеку, каким был расстрелянный маршал Тухачевский и его соучастники?
И вот что любопытно: во всех публикациях, посвященных реабилитации, практически никакой конкретики не имеется. В «Заключении» главной военной прокуратуры говорится: «приговор по данному делу был вынесен только на основании показаний, данных осужденными на предварительном следствии и суде и не подтвержденных никакими другими объективными данными». И потом сплошь и рядом перепевалась одна и та же тема: отсутствие вещественных доказательств. Может быть, кто-нибудь объяснит, какие в этом случае могли быть вещественные доказательства? Списки заговорщиков, потерянные в казино? Дневник Ягоды с описанием каждого шага? Заготовленные заранее манифесты в сейфе Тухачевского?
Ну, простите, не получилось – тупые русские генералы и маршалы к 1937 году таким изысканным штукам у немцев научиться не сумели… Азия-с…
Из всех материалов, посвященных реабилитации, можно вытащить разве что информацию о проверке, в ходе которой было «установлено, что дело сфальсифицировано», а «показания были получены преступными методами». При этом материалы самой проверки отчего-то берегут сильнее, чем пресловутый оперативный план какой-нибудь крупной военной операции.
Хотелось бы добавить к сказанному следующее. Тухачевский (лично он, и в бытность нахождения на должности замнаркома по вооружению, да и ранее на должности начальника Генштаба) предлагал наводнить Армию «бронетракторами» – навешать на колхозные трактора «броню» и поставить пулемет (за что и прозван был в генеральской среде «механизатором»). Он же закрыл минометное КБ Шавырина, мешал внедрению в Красной Армии пушек Грабина (что выиграли войну), при нем его подельник Алкснис всячески мешал принятию в 1933 году в ВВС истребителя И-16. Его ученик Павлов уже в 1940 году тормозил принятие на вооружение танка Т-34… Но никакой оппозиции Сталину и никаких «заговоров военных» в СССР не было и быть не могло!!! Это всё Сталин паранойей страдал!
Конечно же Тухачевский и его подельники не были недоумками, предлагая на вооружение те же «радиоуправляемые танки» и прочие «новаторские идеи» и тратя на них государственные средства. Просто это самый простой способ угробить и Армию и страну – саботировать принятие на вооружение нужных и толковых образцов, и принимать, или всякий хлам, или долго и упорно возиться с «перспективными» видами типа «газодинамических орудий Курчевского» (все орудия были только макетными образцами, к полевым испытаниям они не предъявлялись), или «ПТР Рукавишникова» (расчет четыре человека, очень большой вес), тратя на доводку этих образцов время и деньги, а потом списывая их в металлолом. Ту же «Катюшу» («БМ-13/16») при маршале Кулике, начальнике ГАУ и заместителе наркома обороны по вооружению, целый год, уже в 1940 году, «не могли» изготовить для войсковых испытаний – аж целых 5 машин! Ну так за это (в том числе) Кулик сначала из маршалов в генерал-майоры сподобился, а потом и к стенке встал в 1950 году.
Зато при Тухачевском напринимали на вооружение английские и американские легкие танки, сделав их «основными» в РККА. А в 1941 году наши танкисты на себе убедились насколько «крепка наша броня» и чего стоит «защита» этих танков, когда их «броня» пробивалась любым крупнокалиберным пулеметом, не говоря уже о штатной 37 мм противотанковой пушке вермахта, которую Германия приняла на вооружение ещё в начале 1930-х годов. Были в РККА и «средние» танки Т-28, аж целых 600 штук, и даже 56 штук «тяжелых» Т-35. Правда бронирование у них было такое же как и у легких танков БТ и Т-26 (только на лобовую броню средних и тяжелых ставили дополнительные бронеплиты).
Тот же Поликарпов на смену своему И-16 уже к концу 1940 года разработал и изготовил новый истребитель И-185, с характеристиками покруче чем у Ла-7 и прочих ФВ-190, появившихся только в 1943 году. По крайней мере на тот момент, к 1941 году, в мире не было подобных машин. Но конкретные, будущие «жертвы репрессий», из числа сохранившихся поклонников-сторонников Тухачевского, принятие этого самолета на вооружение в ВВС срывали. Как пытались остановить производство и принятие на вооружение в 1940 году того же Т-34. Но потом с их слов нам рассказывали, что всем им Сталин мешал.
Сами маршалы, арестованные в первую очередь, не представляли из себя ничего значимого на самом деле. Никто из них (за исключением, пожалуй Уборевича) не блистал полководческими талантами и большими теоретическими знаниями в военной сфере в силу своей воинской карьеры, служебной деятельности и прочих фактов биографии (См. К.Симонов "Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В.Сталине". М., АПН, 1989). Но эти «полководцы» потянули за собой сотни и тысячи старших командиров с тех самых бригад, дивизий и полков – своих непосредственных подчиненных, которые были связаны с этими несостоявшимися «подпольщиками-путчистами» по роду службы. К примеру, арестовали одного маршала. В НКВД начинают задавать обычные в этих случаях вопросы о его «связях» с другими офицерами по этому делу и проводить тому подобные рутинные мероприятия.
И вот тут начинается проявление человеческой подлости, столь распространенное во времена «сталинских репрессий» в среде нашей «элиты». Арестованный начинает привязывать к «своему делу» всех кого можно, оговаривая десятки, а то и сотни своих знакомых-сослуживцев. При этом он считает себя чуть не героем. Задается стандартный вопрос следователя: «С кем вы обсуждали своё недовольство «политикой партии», «существующего режима»? И «герой» тут же начинает перечислять всех с кем он вообще служит и мог болтать в курилке, или за столом на подобные темы. В силу своих обязанностей, следователь обязан допросить всех, кого назвал в своих показаниях допрашиваемый. И таким образом в машину следствия, чисто механически, втягиваются десятки и сотни совершенно посторонних и никому не нужных (особенно НКВД) людей. Машина следствия работает, люди допрашиваются, а кто-то намеренно оговаривается и арестовывается.
Задержимся несколько подробнее на теме «доносов».
Обычные граждане (кроме «профессиональных кляузников», писавших в различные инстанции ещё с царских времен), писали не доносы друг на дружку (о чем нам втирали все эти годы «разоблачители сталинизма»), а жалобы в различные инстанции прежде всего на своих чиновников-начальничков на местах, мешавших людям жить и не выполняющих свои должностные обязанности. И власть, похоже, реагировала на эти «жалобы трудящихся». А вот доносы как таковые (как желание нагадить соседу), появились к середине 30-х. И вот тут наша интеллигенция была впереди всех, – сажали и оговаривали десятки и сотни невинных за раз. И «замечательный» пример – дело Тухачевского.
Ведь по самому военному «заговору маршалов», что собирались 12 мая 1937 года провести переворот, было арестовано с десяток маршалов с сомнительной полководческой репутацией. А вот дальше заговорщики стали называть десятки фамилий своих подельников-подчиненных, которые наверняка были замешаны в заговоре, а уже те в свою очередь (2-й и 3-й эшелоны заговора) – стали тянуть за собой, а то и просто оговаривать, сотни и тысячи офицеров, которые к заговору как таковому никакого отношения наверняка не имели. По этим показаниям-доносам было арестовано и уволено из Красной Армии уже несколько тысяч офицеров (Рокоссовский и Горбатов – ещё самые известные среди них). Но по «делу Тухачевского» также арестовывались и конструкторы вооружений, и разработчики новейших и перспективных видов оружия – тот же Королев в ракетной техники, посаженный по доносу именно своих старших начальников, проходящих по делу о «заговоре маршалов».
И таких были тысячи – невинных. И эти тысячи, после разбирательства были возвращены в Армию, или в свои КБ. Но для этого требовалось время. И их сажали не Сталин со товарищи. Их сажали свои же «сослуживцы», хитроумно считавшие, что чем больше они оговорят невинных – тем легче будет им сами выкрутиться. Или это были оговаривавшие из ненависти к государственному строю в России, к Сталину лично, лишившего их надежды дорваться самим до власти в СССР-России. Ну, а потом, эту свою человеческую подлость эти «жертвы репрессии» стали вешать на весь народ, мол, это народ в России-СССР такой – только и может, что доносы строчить друг на дружку…
После раскрытия заговора и последующими за ними арестами и расстрелами (около 4,5 тысяч арестованных и из них – 1,6 тысяч расстрелянных, при примерно 400 тысяч офицерах в РККА в то время) командиров высокого уровня, на смену заговорщикам пришли такие же командиры в высоких званиях и с таким же образованием. А то, что в некоторых частях действительно назначались на должности старших офицеров – младшие, то это происходило прежде всего от того, что Армия начиная с 1940 года стала резко увеличиваться в общей численности и количестве частей. В преддверии Войны Армия выросла с полутора миллионов до пяти с половиной, что также увеличило и количество командирских должностей в Армии перед Войной.
Были ли у заговора Тухачевского и его подельников перспективы на успех? Слабые, но были. Хоть Тухачевский и его команда и не имели бы особой поддержки в народе, т.к. стали бы сворачивать реформы Сталина, все же имеющие поддержку в стране, но иногда главное в таких случаях - «поддержка» из-за границы. Достаточно было бы Германии без Гитлера признать легитимность режима военных в России и проблема отпала бы сама собой. В конце концов, положение Сталина в 37-м ещё не было таким уж устойчивым и сильным, как это было перед самой войной и уж тем более после Победы - так что шанс у Тухачевского в 37-м конечно же был. А вот последствия провала заговора оказались для России кровавыми в любом случае, как могли быть кровавыми и последствия возможного успеха переворота и захвата Власти. И последствия вполне возможного «успеха» переворота могли бы оказаться для России ещё более кровавыми и страшными.
Провал неудавшегося «военного переворота Маршалов» в СССР в итоге привел к Мюнхену, к сдаче Гитлеру (в лице Англии и стоящей за нею США) всей Европы, вооружению Гитлера арсеналом всей Европы, выход того на общую границу с Россией-СССР и развязыванию второй Мировой Войны.
Успех же заговора Тухачевского мог привести к ещё более глобальной мировой войне Евразии против англосакского мира и США, и возможно с применением ракетно-ядерных технологий и реактивной авиации. А вот если бы вообще никакого заговора и попыток переворота не было бы (как Сталин в начале 1930-х радовался, мол, как хорошо, что Тухачевский не враг), то вот тут точно была большая вероятность того, что Второй мировой войны в 20 веке могло и не быть.
Примечание: Использованы данные из книги Ю.Емельянова «10 мифов о 1937 годе»
